— Месье, я не камеристка.
— А, — он сжал ее плечо, — ты не должна ревновать. Что это было? Маленькая шалость. Не более того.
— Таким шалостям, по-моему, следует предаваться тайно.
— В Париже — возможно. Там царят фальшь и притворство. Здесь, в Нераке… если король желает поцеловать камеристку… это доставляет удовольствие им обоим… и королю, и камеристке.
— Но не королеве.
— Что? Неужто королева может ревновать к камеристке?
— Ревновать, месье, — нет; но ее достоинство, честь могут страдать.
— Ты слишком много думаешь о достоинстве и чести. Послушай, не сиди с таким мрачным видом. Я хочу видеть тебя веселой, какой ты была на балу. Не хмурься из-за нескольких поцелуев. Не думай о том, не слишком ли сильна моя любовь к моим маленьким подружкам.
— Я не думаю об этом, — сказала она.
— А о чем ты думаешь?
— О том, когда ты мылся в последний раз.
Он расхохотался.
— Мылся! — выпалил Генрих. — Мылся! Мы в Нераке не моемся.
— Неракский король определенно не моется.
Она встала и отошла от него; за Марго тянулся бархатный шлейф, она выглядела превосходно; ее глаза сверкали так же ярко, как и бриллианты в волосах.
— Мы должны завести детей, — сказал Наваррец. — Мы… король и королева… не можем предложить Наварре наследника. Это не может продолжаться. У меня много сыновей, много дочерей, и ни одного наследника наваррского трона.
Она пожала плечами.
— Я согласна, — сказала Марго. — Это необходимо.
Она помолчала. Марго считала себя неспособной к деторождению. Она вспомнила всех своих любовников… у нее никогда не было даже намека на беременность. Генрих де Гиз являлся главой большой семьи; как сказал Генрих Наваррский, он тоже имел множество детей; но Марго, имевшая тысячу шансов для зачатия, оставалась бесплодной. Однако она была еще молода; они нуждались в наследнике. Она вздохнула, не пытаясь скрыть свое отвращение.
— Да, — произнесла наконец Марго, — это наш долг, продиктованный необходимостью. Но прежде я хочу попросить тебя об одном одолжении.
— Проси о чем угодно! О чем угодно! Что это?
— Ты узнаешь. Можешь не волноваться. Я не попрошу тебя снова изменить веру. Нет. Моя просьба — пустяковая.
Марго подошла к двери и позвала одну из ее женщин. Наваррец наблюдал за тем, как они шепчутся. Притягательность Марго заключалась в ее непредсказуемых поступках. Женщина ушла, Марго вернулась.
— Ну же, — сказал Наваррец. — Я ужасно нетерпелив. Что это за просьба?
— Она проста. Прежде чем ты приблизишься ко мне, ты позволишь моей служанке вымыть тебе… хотя бы ноги.
Он уставился на жену.
— Ты называешь это одолжением?!
— Я бы не попросила тебя о нем, если бы не боялась упасть в обморок от запаха твоих ног.
Генрих рассердился. Он вспомнил легкую победу над Флеретт, энтузиазм булочницы. А эта женщина требует, чтобы он вымыл ноги, прежде чем он подойдет к ней!
— Мадам, — Генрих сдержал свою ярость, — я должен еще раз напомнить вам о том, что здесь вам не Лувр!
— Увы, — ответила она, — ты можешь не напоминать мне об этом. Я постоянно замечаю различия.
В комнату вошла женщина. Поставив на пол золотой таз, она замерла в ожидании.
— Если ты хочешь, чтобы эту обязанность выполнил кто-то из твоих слуг, скажи об этом, — произнесла Марго. Наваррец на несколько секунд потерял дар речи. Затем он повернулся к женщине.
— Убирайся отсюда, — сказал он.
Она не заставила его ждать и тотчас исчезла.
Марго стояла, вытянувшись во весь рост; бархатное платье казалось обнимающим ее языками пламени; глаза королевы излучали презрение, губы насмешливо искривились. Ты грязен! — говорили глаза Марго. Ты оскорбляешь меня.