У вокзала, напротив публичного дома, гостеприимно раскрывшего раздвижные двери — сьодзи, батальон выстроился шпалерами. Увешанный цветными ленточками боевых отличий, вылез из плавно подкатившего мотокара тучный майор, протер крылышки пенсне и, подобрал свисавший живот, понес его навстречу батальону. Офицеры вытянулись, приложит ладони к козырькам. Фельдфебеля на площади пропели слова команды, и пятьсот вскинутых винтовок блеснули дулами, приветствуя начальство.
Майор небрежно помахал перчаткой и, сопровождаемый офицерами, прошел в пассажирское помещение. Вдоль стены опрятного зала неторопливо путешествовала ручная белая мышь, на скамьях ждали поезда советские моряки, «охраняемые» десятком одетых в штатское шпиков.
*
Шпики выглядят джентльменами, они в европейских костюмах, учтиво кланяются третьему штурману, с поспешной любезностью сообщают, который час. Но попробуйте выйти из вагона, пока поезд отстаивает положенное время у перрона промежуточной станции! Маска культурности моментально слетает с каждого из семи полицейских, едущих вместе с нами. Шпик злобно шипит, хватает кочегара или матроса за плечо, незаметным щипком больно впивается в мускулы руки и вталкивает в вагон.
По обе стороны экспресса лежит ночная Япония — резко очерченные на фоне звездного неба контуры гор, серебряные под луной квадратные рамки канав у рисовых полей. Надрывающе квакают лягушки, звенят голоса сверчков, поют цикады. Часто из темноты возникают города.
— Киото, — заметив огни, сказал Такота-сан, полицейский переводчик. — Поезд стоит восемь минут, Мозете погулять.
Обрадованные разрешением, мы приготовились выйти. Мелькнула платформа, заполненная толпой пассажиров, проплыло вокзальное здание. На секунду прервав свой бег, паровоз кликушечьи взвыл и медленно потащил вагон в темноту. В стеклянную дверь тамбура был виден отцепленный состав у перрона.
ЛЮДИ «ЛИТКЕ». Трое «Маркони» (слева направо): старший радист О. Куксин и радисты — Литвинов и Романов.
— В чем дело, Такота-сан?
Переводчик пожал плечами.
— Вероятно, осибка.
Мы выглянули в окна. Ровно вздыхая, паровоз пил воду у колонки.
— Называется погуляли, — мрачно улыбнулись кочегары. — И хитрые эти японцы!
— Нет худа без добра, — философски заметил наш парторг Дима Трофимов. — Можете на фактах, ребята, убедиться, какое мы пугало для полиции. Раз так охраняют, значит боятся. Потерпите ночку. Скоро будем на «Литке».
Налив цистерну водой, паровоз повел нас обратно к составу. Трое шпиков сменяются. Полиция каждой префектуры считает долгом конвоировать сорок восемь советских моряков своими людьми. У вагона происходит церемония смены. Японцы низко кланяются друг другу, старшие меняются визитными карточками с обозначением количества принятых и сданных поднадзорных. Затем — прощальные поклоны, и поезд трогается.
— Как баранов проверяют! — негодующе басит Маслыко. — Ну и люди…
Бесконечно долго тянется ночь. Хочется спать, по трудно заснуть в жестком вагоне японской железной дороги, где есть места только для сиденья.
Чтобы скоротать время, вызываем на разговор переводчика.
— Где вы, Такота-сан, научились так хорошо говорить по-русски?
Переводчик словоохотлив.
— Я долго зил у вас в Приморья. Имел своя концессия. Тогда много японская люди находилась в Советской Россия.
— А какую концессию? — допытываемся мы.
— Золото, золото, — откровенничает Такота-сан. — Свое золото закопал, васего не выкопал, — грустно признается он.
— Почему же нас все-таки не выпускают на станциях? — спрашивают матросы.
— Одну минутоцку, — кивает переводчик. — Я спросу нацальника.
Он подсаживается на крайнюю скамью, где расположились шпики.
Зарево огней пылает за окнами экспресса. Голубые и фиолетовые иероглифы реклам европейской части Осако сменяются мрачными корпусами фабричных предместий «японского Манчестера». Тлеют в ночи карминовые светлячки бумажных фонарей, доносится мяукающее пение.
«Веселые кварталы» ночного Осако бодрствует, ожидая подгулявших моряков.
— Нацальник оцень созалеет, — возвращается к нам переводчик, — но просит вас не выходить из вагона. Вы мозете, — по-японски смягчает отказ Такота-сан, — опоздать к поезду и не поспеть на своя пароход.
Необычайная «заботливость», характерная для японской полиции. Категорический отказ, подслащенный вежливым обращением. Кочегары вспоминают японскую предупредительность, проявленную под Карафуто[9], на прибрежные камни которого наскочил в тумане один из пароходов Совторгфлота. Вызванные на помощь по радио другие суда были задержаны «до выяснения инцидента» японским миноносцем. И когда наши капитаны попытались наладить связь между судами на шлюпках, произошел любопытный разговор с японским командованием.
Капитан (обращаясь к командиру японского миноносца). Сообщаться с другими пароходами можно?
Командир (после долгого молчания). Мозна, мозна.
Капитан. Значит, разрешите спустить шлюпки.
Командир. О, нет. Слюпки спустить нельзя.
Капитан. А сообщаться можно?
Командир. Мозна, мозна…
…Экспресс мчит, пересчитывая стыки рельсов, неслышно тормозя у крохотных станционных домиков с бумажными раздвижными стенами. Сонный дежурный появляется на перроне, переводит рычаг стрелки и пропускает нас дальше. За четырехколейным полотном, меж горами, внизу, в долинах, за туннелями, спит Япония.