— Говорят, что он похож на его величество короля Генриха VIII в расцвете молодости.
«Пусть Роберт заслужит их одобрение», — размышляла королева. Пусть все они взглянут на него ее глазами. Она еще и сама не знала, какую роль отведет ему, но хотела, чтобы в памяти людей запечатлелся его образ — великолепный мужчина, возвышающийся над всеми.
Повсюду звучала музыка, из окон свисали пестрые матерчатые флажки. Подъехав к церкви Бланш Чеплтон на углу Мартлейн, она услышала звон колоколов Тауэра. На Тауэр-стрит она остановилась послушать, как дети из приюта Святого Павла пели ей оды, вспомнив — теперь это казалось далеким прошлым, — как они воспевали ее сестру.
Она произнесла молитву:
— О, Боже, помоги мне выполнить мой долг. Помоги мне делать мое дело честно и благородно.
Елизавету переполняли эмоции. Самая ее заветная мечта стала реальностью. Она должна быть готова выполнить свой долг и стать достойной уготованной ей роли. Она почти радовалась своим невзгодам, которые благополучно преодолела, ведь они научили ее тому, чему вряд ли бы научила беззаботная жизнь.
Первой ее заботой станут все эти люди, которые сейчас приветствовали ее. Она не повторит ошибок Марии. Мария тоже въезжала в Лондон под приветственные крики людей, но эти же самые люди называли ее Марией Кровавой, они негодовали по поводу испанской партии и наплыва иностранцев, они обвиняли ее в сдаче Калэ, они радовались, что она умерла.
С Елизаветой этого не случится. Они, простые люди, будут любить ее до конца ее дней. В них — вся ее сила, она лучше принесет в жертву все что угодно, но только не их преданность. Она никогда не должна забывать, что они — та основа, на которой зиждется ее трон.
В эти святые для нее минуты она прекрасно осознавала, какое зрелище сейчас являет в своем пурпурном бархате, она забыла даже о своем шталмейстере, сейчас она была только королевой, исполненной высокого намерения править мудро, сделать свою страну великой.
Въезд в Тауэр был торжественным моментом.
Чиновники ждали этого приезда, чтобы выразить королеве свое почтение. Елизавета спешилась. Вокруг нее собралась вся знать Англии, но вместо чувства гордости, которое, она верила, придет к ней в эти мгновения, она ощущала лишь глубокую подавленность.
Слова полились сами собой:
— Кто-то, — сказала она, — с положения государя страны низвергся до положения пленника этого места, я же с положения пленницы вознеслась до положения государыни. То ниспровержение было Божьей карой, а это восхождение — Его милостью. Так как мне воздалось за мое терпение, я должна оставаться благодарной Богу и милостивой к людям.
Потом она повернулась к коменданту Тауэра.
— А теперь проводите меня в те апартаменты, в которых я жила здесь на положении узницы.
Он подчинился, и она с интересом зашла в знакомые комнаты и в порыве чувств снова опустилась на колени и поблагодарила Господа за свое избавление.
— Ведь я, — сказала она, — как Даниил, живой вышла из логова льва, и я никогда не забуду Его милости.
В тот памятный день, когда Елизавета побывала в лондонском Тауэре в качестве королевы, от прежней легкомысленной девушки, которой она была прежде, не осталось и следа.
Марию похоронили с пышной помпезностью, и на похоронах присутствовала королева. Доктор Уайт, епископ Винчестерский, прочитал заупокойную молитву, и в тот день он в полной мере проявил себя как истый католик и приверженец Марии. Оплакивая многочисленные добродетели покойной королевы, говорил о ней с чувством большого сожаления. По его словам, Мария была великой королевой, мудрой женщиной, она отказалась от главенства над церковью, объявив, что святой Павел запрещал женщинам разговаривать в церкви, а, следовательно, иметь бессловесную главу церкви не пристало.
«Как же он осмелился сказать такое! — возмущалась про себя молодая королева. — Неужели он не отдает себе отчета, что он говорит это ей, протестантке?» Епископ наверняка видел перед собой всего лишь молодую женщину, но этому седобородому старику следует прочувствовать силу духа, таящуюся в молодом теле королевы.
К счастью, проповедь шла на латыни, и лишь несколько человек поняли ее, и среди них была Елизавета.
Епископ, рыдая по Марии, все же не забыл отметить, что их горячо оплакиваемая королева оставила после себя сестру, достойнейшую женщину, которой все они теперь должны повиноваться, и они этому должны волей-неволей покориться. Melior est canis vivus leone mortuo [Живая собака лучше мертвого льва