Я жилы рву, чтоб банк на новый простор вывести. А ты - как стоп-кран уперся. Думал, командой станем. Ну, хочешь, я тебе все бизнес-планы по Генеральной компании покажу? Просмотри тщательно, а через два-три дня спокойно обсудим.
- Через два-три вряд ли. Я на две недели в Томильск улетаю.
- К Ларисе?! - Ознобихин ошеломленно остановился. - Вот это ты молодец. По-взрослому!
- Почему к Ларисе? - голос Коломнина разом просел.
- Так она ж как раз в Томильске живет. Не знал, что ли? О чем же вы с ней?.. Ты даешь!
- Слушай, Коля, - заалевший Коломнин решился. - Собирался как раз с тобой насчет Ларисиного мужа переговорить. Я тут по приезде прокачал: не зарегистрировано по Москве убийство Шараева. Не знаю, что и думать.
Из приемной выглянула секретарша, озабоченно зыркнула вдоль коридора.
- Николай Витальевич! Вас Лев Борисович срочно требуют.
- И правильно, что не зарегистрировано. Шараева - это Ларисина фамилия. Она ее себе оставила, чтоб азербайджанскую не брать. А мужа - Фархадов, Тимур. Отец у него, между прочим, знаменитейший по Сибири нефтяник... Да иду, иду!
И Ознобихин исчез в недрах приемной, оставив Коломнина в наиполнейшем обалдении.
Выйдя на улицу, Коломнин с удивлением обнаружил, что давно стемнело: суматошный рабочий день растаял незаметно, как сахар в кипятке. С легким ознобом припомнил о предстоящем неизбежном разговоре с сыном. Теперь он был благодарен Панчееву, удержавшему его от первого, чисто эмоционального порыва. Такой разговор требует мудрой сдержанности. Конечно, Димка был близок к тому, чтобы всерьез оступиться, - ведь фактически речь идет о взятке. Но - лишь близок. Главное - не набрасываться сразу, не загонять парня в безысходность. Нужно только суметь найти и нужный тон, и нужные слова. Чтоб разговор этот остался один. Последний и - навсегда.
И еще, чего жаждал он почти подсознательно, - чтобы дома не оказалось жены. Всякая попытка поговорить при ней с кем-то из детей оканчивалась ее неизменным вмешательством - причем в любой разговор она буквально врезалась и - гнала волну, как разогнавшаяся моторка меж тихими весельными лодками. Так что даже спокойная вроде беседа преображалась, покрываясь бурунами, предвестниками близкой бури. Бурей, то есть общим скандалом - с вскриками и взаимными обвинениями, за которыми терялось все доброе, - обычно и заканчивалось.
Увы! Жена была дома. И, более того, по скорбной усмешке, с какой оглядела она появившегося мужа, стало ясно: она уже все знает. И она имеет мнение.
- Дмитрий дома?
- А где ж ему теперь(!) быть? - демонстративно повернувшись, жена вернулась на кухню, оставив впрочем дверь неприкрытой.
Сын оказался в гостиной. Нахохлившись, забился он в глубокое кресло под торшером, с нераскрытой книгой на коленях.
- Кажется, нам пора поговорить, - строго произнес Коломнин, еще раз давая себе слово быть сдержанным.
- О чем?! - сын не отвел глаза. Напротив, прямо посмотрел на отца. И какая же волна неприязни и несдерживаемой обиды окатила Коломнина. Его невольно перетряхнуло.
- Ты что, Дмитрий?!
- Он еще спрашивает что? - послышалось сзади. - Постыдился бы. Ребенок первые самостоятельные деньги заработал. А родной папочка отобрал.
- Да иди ты отсюда к черту! - заорал Дмитрий на мать, срываясь на фальцет. - Предупреждал же, чтоб не лезла.
- Димка! На мать-то! - предостерег Коломнин, хоть самого нестерпимо подмывало ухватить ее за локоть и вышвырнуть из комнаты.
- Да пошла она! Тоже достала. Во вы у меня где оба! - Дмитрий подбежал к матери и сделал то, о чем мечтал сам Коломнин, - решительно вытеснил в коридор и захлопнул дверь. Обернулся к оторопевшему отцу. - Скажи, что я тебе сделал? Только скажи! За что ты меня ненавидишь?!
- Я?! - Коломнину начало казаться, что происходит это во сне.