В ту весну погибли герой-большевик Николай Ласточкин, отважная Жанна Лябурб и ее боевой товарищ по «Иностранной коллегии» Жак Елин.
Зима 1919-1920 годов была самой трудной и голодной. Мария Николаевна преподавала украинский и французский языки. Платили бидончиком ячневой, нестерпимо соленой каши, но все радовались: соли не было. За солью надо было ходить на Хаджибей, копать лунку, заливать соленой водой лимана, а потом ждать, пока вода отдаст соль. В Одессе подъели все: никаких продуктов не было. Иногда вдруг выдавали лавровый лист. Роились толкучки, все всё продавали, а покупателей было мало. Ценности сместились: за полмешка муки отдавали меховую шубку. Но часто некому было отдавать. Приходилось ездить по селам, по богатым немецким хуторам, выменивать. Но выдюжили, дождались весны, первой молодой травки. Нет ее слаще...
В апреле 1919 года восстали французские моряки. Над эскадрой интервентов реял дух «Потемкина», и Париж испугался: был получен приказ об эвакуации из Одессы. С апреля по август – робкие попытки Советов наладить жизнь разбитого, голодного, почти наполовину опустевшего города. В августе пришли деникинцы. Усталые, измученные, они устраивали пьяные дебоши и бессмысленные облавы, обреченные кричали о смерти «красных бандитов». От пирсов отваливали набитые по клотик пароходы, шли на Истамбул – уходили в безвозвратное, горькое, страшное плавание...
7 февраля 1920 года в Одессу пришла Советская власть. Теперь надолго. Но много времени прошло, прежде чем отошли в прошлое пустая похлебка, и вспышки холеры, и рвань на плечах, и неподвижные краны на причалах, пока забылось «время голода, пайков и диких, зимних ночей на одесских улицах», как писал в 1922 году молоденький репортер из одесского «Моряка» Константин Паустовский...
Этот исторический экскурс, прерывающий рассказ о жизни Сережи Королева, представляется все-таки необходимым. В те годы очень нелегко приходилось взрослым и совсем тяжело – детям. Буря революции так вихрила листки календаря, что дети той поры взрослели со стремительностью, нам сегодня непонятной и удивительной. Конечно, в 10-13 лет Сережа Королев оставался ребенком, но рядом с мальчишеской жизнью его, внутри этой жизни, росли заботы вовсе не детские, вставали вопросы совсем не ребячьи. Не из нежинских сказок рождались понятия добра и зла, произвола и справедливости, смелости и трусости. Григорий Котовский был знаком ему не по кинематографу – они могли встретиться на одесских улицах. Николай Ласточкин не был абстрактным, забронзовевшим героем гражданской войны – Сергей мог видеть в порту, как гнали его белогвардейские палачи, связанного и избитого, в трюм превращенной в тюрьму баржи. Годы спустя многие люди будут удивляться необыкновенной способности Королева видеть суть человека.
Но пока он еще мальчик. Вместе с приятелями протирает он коленки на ветхих брючонках, ползая по полу среди своей оловянной рати. Одну зиму пробовали его учить играть на скрипке, но скоро Мария Николаевна поняла, что музыкальных способностей у сына нет. Вот строить, мастерить любит очень. Со всех причалов тащит он в дом доски, щепки, куски парусины, обрывки проволоки и мастерит игрушечные пароходики и шлюпки. А когда профсоюз моряков, которым руководил знаменитый герой Анатолий Железняков, открыл портовый клуб, Сергей сразу записался в модельный кружок.
Жизнь на берегу подружила его с морем. Море осталось огромным и грозным, но перестало быть чужим и непонятным.
Сергею открылась истина давно известная всем, кто постоянно жил у моря и в море работал: море не ласковое и не враждебное. Оно – никакое по отношению к человеку. Может утопить в штиль. Может спасти в шторм. Равнодушие безбрежной стихии требует от человека постоянного внимания и собранности.