Стань моей птицей,
Стань моей птицей,
Чтобы во мне повториться,
Чтобы во мне повториться.
Стань моей кровью,
Стань моей раной,
Чтоб задыхаясь на плаху,
Чтоб на прощанье не плакать,
чтоб в четыре крыла по периметру неба,
Чтоб кричали тела горячо и нелепо,
чтобы высохшим ртом по периметру пульса:
Не целуйся!
© Ночные снайперы
- Щекотно.
Невозможно привыкнуть к дыханию там, где нельзя, к мягкости знакомых губ, которые всего минуту назад были на губах, а теперь задумали нечто иное.
- А с этой стороны было не щекотно, - смеётся, целует. И хочется выгнуться навстречу, чтобы снять это тянущее напряжение. Бесстыдно, развратно, просить, требовать, умолять… только быстрее…
- С той не щекотно… а с этой щекотно.
И опять горячо, и всё плывёт, влажные вздохи, переходящие во всхлипы. Руки скользят по стене - холодная. Хочется прижаться к ней пылающей щекой, но… опять забыл, что хотел. Не стоит смотреть вниз, просто закрыть глаза и довериться.
«Она жуёт свой орбит без сахара
И вспоминает всех, о ком плакала…»
Откуда-то извне запел Сплин и стал активно буравить стол. Костин телефон. Я его ненавижу… всей той своей частью, которая ещё способна хоть что-то соображать.
- Не теряй мысль, - улыбнулся Костя, всегда бодрый, даже когда вытворяет эти безумные вещи, и, ловко перегнувшись через меня, подхватил всё ещё разухабисто голосящий мобильник. Лицо Кости на мгновение стало серьёзным - не любил он незнакомые номера.
- Да, слушаю, - он медленно сел на кровати и слегка сгорбился, так, словно ему дали в руки тяжёлые сумки. Сердце тревожно сжалось, но я не посмел прикоснуться к нему. По лицу было понятно, что это слишком личное, то, что я не смел тревожить. – И что тебе нужно? Она уже во втором классе, представляешь? А ты только проснулась!
Костя со злостью сжал в руках простыню, мельком глянул на меня, и не увидел. Сейчас он был далеко. Но меня это нисколько не задело, даже наоборот, заставило волноваться. Кто-то спрашивал про Лену. Зачем?
Я слышал, как из динамика доносится чей-то очень высокий голос, он говорил и говорил, а Костя молчал и становился всё мрачнее и мрачнее.
- Нет, я к тебе её не повезу. Она даже имя твоё забыла, к счастью. Да, я занят. Больше не звони мне.
Костя нажал отбой и кинул телефон на кресло. Я подумал, что он сейчас бы с огромным удовольствием скинул его с десятого этажа. Ещё несколько секунд он просидел молча, прямо глядя перед собой, а потом уже обернулся ко мне и бледно улыбнулся.
- Кукушка кукушонку купила капюшон, - проговорил он и, наклонившись, поцеловал в щёку. Я протянул руки и обнял его, ни о чём не спрашивая. Костя сам всё расскажет, если захочет, а если не захочет, то значит, так нужно.
- Моя мать познакомилась с отцом на каком-то фестивале бардовской песни. Отец был музыкантом, пел какой-то бред про нашу родину и первую любовь. Колесил по стране с такими же полоумными как он сам. И вот они встретились нечаянно. Потом разбежались. Через девять месяцев нечаянно родился я. Мать хотела оставить меня в роддоме, ни средств, ни жилья нормального у неё не было, родители отказались помогать, сказали, иди ищи отца ребёнка и решайте это с ним. Конечно, она никого не нашла, да и где? От подруги узнала адрес его матери, привезла ребёнка ей. Обрисовала всю ситуацию, а я уже тогда был белый и на отца похож, как две капли воды. Бабуля нисколько не усомнилась, что я её внук. При таком-то папане попробуй усомнись!
Костя сжал мою руку и положил к себе на грудь. Я чувствовал, как бьётся его сердце. Спокойно.
- Конечно же, она обещала вернуться, как только встанет на ноги, или когда найдёт моего отца. Через двенадцать лет она нашла его опять, у него уже своя семья была, но дурная привычка как вторая любовь, и они опять очень содержательно поговорили. Он обещал уйти из семьи, и что-то там ещё, но, конечно же, кто уйдёт от богатой дамочки, содержащей его и весь его творческий коллектив? И мать моя опять приехала к бабуле с подарком. Ну никак не хотела она воспитывать детей без мужа. Делать могла, а воспитывать - никак. Бабушка взяла и второго ребёнка. Ну не на улице же оставлять или в детдоме? Сказала, что как-нибудь прокормит, тем более я уже тогда взрослый был, мог подрабатывать и учиться. Так у нас появилась Ленка.
Костя погладил меня по голове и потёрся носом о висок.
- Отца своего я видел всего два раза. Он приезжал, когда нас с Ленкой не было дома. Но я раньше вернулся из школы. Стоял этажом ниже, слушал, как он прощался с бабулей, кажется, она плакала. Потом я выбежал на улицу и смотрел, как он садится в дорогую Ауди. Такая чёрная, обтекаемой формы. Я всегда мечтал именно о такой машине. Наверное, тяжело ездить в такой машине, когда у тебя где-то есть двое родных детей. А может, и не тяжело. Как любит говорить бабуля, жизнь прожить – не поле перейти… Она его всегда оправдывает. Наверное, чтобы мы не возненавидели. Но нам просто всё равно. А это хуже, намного хуже. А теперь вот и мать нашлась. Хочет повидаться, а денег на дорогу нет. Как была дурой, так и осталась.
Мы лежали молча несколько минут. Костя гладил мою руку, а я всё думал о том, какая же воля нужна, чтобы остаться человеком в том мире, где нет людей, только тени, жалкое подобие. Безволие и страх правят бал, но остались ещё такие, как Костя, его бабушка… и может, не так он и плох, этот мир?
- Костя… - хочется восхищаться им, безмерно. Шепчу на ухо, знаю, что ему нравится, когда я так делаю. – Я люблю тебя и за маму, и за папу.
Ласковая улыбка трогает его губы. Подействовало. Ещё немного и вернёмся к тому, на чём остановились. Хорошо бы. Люблю, когда из нас двоих - я слабое звено.
- Ты просто человечище, Димка. Давай я тебя за это укушу.
- За это - это за что? – смеюсь я, укладываясь на спину и позволяя делать со мной всё, что угодно.
- Посмотрим на твоё хорошее поведение, - целует в губы, проводит кончиками пальцев по коже над поясом штанов, забирается под резинку, гладит. Я тоже люблю его трогать. Это наш личный культ – прикосновения. По несколько часов можем просто ласкать друг друга, не заходя дальше. Сначала Костя не понимал, какой в этом толк, хотелось всего, сразу и как можно быстрее. Но постепенно я научил его растягивать удовольствие. Иногда этого было вполне достаточно – засыпали как убитые, забыв о том, что, собственно, хотели сделать. Костя потом ходил хмурый, конечно, ему казалось, что он теряет форму – любил придумывать всякие глупости про себя. Этому он тоже, видимо, у меня научился.
- Слушай, Диман, ты и при маме по дому в таком виде ходишь? – Костя сидит за столом, режет огурцы для салата и изредка кидает тёмные взгляды на меня. Спиной чувствую, куда он смотрит и о чём думает. Люблю его провоцировать – знаю, что ему нравятся мои шорты и майка. Я в них ещё в пятом классе на физкультуру ходил. С тех пор я немного подрос. Невинно пожимаю плечами.
- Иногда хожу, когда жарко дома. А что такого?
- Ничего особенного, - хриплый Костин голос вызывает толпу мурашек, которые сбегают от затылка по спине вниз. И щёки начинают загораться. До сих пор не могу привыкнуть к Костиной эмоциональности. – Просто очень короткие шорты.
Оборачиваюсь, слегка прищуриваюсь.
- И что ты предлагаешь с ними сделать?
Костя облизывает губы, резко втыкает нож в разделочную доску и поднимается из-за стола. В груди всё сжимается от предвкушения – сейчас обнимет. Тянет к себе, прижимает. Проводит костяшками пальцев по шее сзади. Чувствую его возбуждение – это заразно.
- Снять их нафиг, - шепчет на ухо, прихватывает губами. Сладко, немного больно, но от этого вдвойне приятно. Костя любит раздевать меня сам. Я ему доверяю, больше чем себе доверяю. И больше ничего не боюсь. И кажется, что так будет всегда.
За окном шуршит дождь. Мы лежим на полу, не двигаясь. Тело приятно ноет, остывая, и лень пошевелить даже пальцем.