Темные, красно-коричневые линии показались почти сразу. Я покрутил тарелку, чтобы жидкость растеклась по всей поверхности пластика, пока свет не уничтожил оставшуюся краску.
Вместо чертежа обнаружились написанные от руки буквы.
Как странно…
По мере того как негатив проявлялся, я понял, что он повернут не той стороной — разобрать, что там написано, с этой стороны не удастся. Я перевернул его, снова полил «Аяксом» и вскоре смог прочесть слова так ясно, как если бы они были написаны минуту назад.
Передо мной был список Даны ден Релган. Героин, кокаин, марихуана. Количество, даты, цены, имена поставщиков. Неудивительно, что она хотела получить его обратно.
Клэр подняла глаза от работы.
Что там у тебя? То, за чем в прошлое воскресенье приходила Дана ден Релган. Ну-ка, дай посмотреть, — сказала она и, подходя к столу, заглянула в тарелку. — Вот это да! Документ что надо. Гмм… Но каким образом он нашелся?
Это все умелец Джордж, — сказал я с уважением. — Он заставил Дану написать список красным фломастером на целлофановой обертке… так она чувствовала себя в большей безопасности, ведь обертка такая непрочная, ее так легко уничтожить, наверное, даже слова было трудно разобрать. Но Джорджу нужны были четкие линии на прозрачном материале, чтобы потом сделать светокопию.
Я объяснил Клэр все, что узнал в Базильдоне.
Потом Джордж осторожно срезал целлофан с коробки, распрямил, положил под стекло и обработал светом. Теперь список наркотиков был надежно отпечатан, а целлофан можно было хоть выбросить
— какая разница, главное, список был спрятан, как и все остальное.
Джордж был необыкновенным человеком. Да, — кивнул я, — необыкновенным. Хотя, уверяю тебя, он не думал, что его загадки будет разгадывать кто-то другой. Наиболее ценные документы он зашифровывал для собственного удовольствия… ну и чтоб спасти от разъяренных взломщиков. И ему это удалось. Это уж точно. Но что будет с твоими собственными фотографиями, — сказала Клэр, внезапно забеспокоившись, — с теми, что лежат в бюро? А вдруг… Успокойся, — сказал я. — Если даже их украдут или сожгут, до негативов им не добраться — я отдал их на хранение знакомому мяснику, они у него в морозильнике. Похоже, у всех фотографов мания преследования.
Клэр назвала меня фотографом, а я ничего не
возразил. Мне и в голову не пришло сказать «нет, я жокей». Ну и дела!
Мне нужно вскипятить «Аякс», разрешаешь? Но предупреждаю: будет вонять. Пойду помою голову, — сказала она.
Когда Клэр ушла, я вылил «Аякс» из тарелки в кастрюлю, добавил остатки из первой бутылки и поставил на огонь, предварительно открыв балкон, чтобы не задохнуться. Потом поднял лист кальки над булькающей жидкостью, и на листе одно за другим начали вырастать слова, словно написанные симпатическими чернилами. Письмо… Я узнал почерк Джорджа.
Наверное, он написал его на прозрачном материале — полиэтиленовой сумке, куске стекла или пленке, с которой предварительно смыл краску — это могло быть что угодно. Потом положил на лист диазотипной бумаги, обработал светом и сразу вложил бумагу в светозащитный конверт.
А что было дальше? Перепечатал на обычной бумаге или переписал от руки и отправил? Этого я не узнаю никогда. Ясно одно: письмо дошло до адресата.
О последствиях мне было известно.
Но, главное,