Косой луч солнца, падающий через окошко над раковиной, выгодно подчеркивал рельеф его лица. В косом солнечном свете его глаза казались еще голубее, а его темные волосы — черными как уголь. После хорошего сна его взгляд был мягким и зовущим и в то же время невинным.
— Спасибо вам, — сказала она и развернула салфетку на столе перед собой, — за то, что приютили меня на ночь.
— Можете жить у меня сколько хотите, — ответил он.
Он приглашает ее поселиться у себя? Интересно, но уже, к сожалению, не актуально.
— Я решила, что сегодня уеду домой.
Он пожал плечами, словно говоря “поступай, как знаешь”. Потом он взял в руку вилку, попробовал свою стряпню и снял с языка кусочек яичной скорлупы.
— Не думал, что вы из тех, кто легко сдается. “Все, — подумала она, — перемирие кончилось”.
— И вы сильно ошибались — я именно из тех, кто пасует с пеленок. В детстве, например, я очень хотела стать герлскаутом, но двух недель в этой безобразной коричневой униформе мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Пару лет спустя я начала заниматься верховой ездой, но через месяц постоянных падений на землю я поняла, что с меня хватит. В последнем классе школы я захотела научиться играть на пианино, но смогла одолеть только первую часть самоучителя.
Она неестественно засмеялась: то, что она сейчас рассказала ему в качестве шутки, забавной истории, вдруг убедило ее саму, что она действительно слабак, неспособный ничего довести до конца.
Когда они поели и он покончил со своими ежедневными утренними заботами, он повел ее смотреть диких птиц.
Они пошли к другому пастбищу, расположенному на том конце его владений, где Ларк до сих пор не бывала. Только сейчас она начала замечать, насколько сильно его земля отличается от владений его соседей. Главное отличие было в том, что его пастбища не были выровнены так, как это делали его соседи. Там, казалось, некая гигантская рука сгребла с площадки на ее край все — каждый куст, каждый бугор, каждый столб. Они шли, поднимаясь на холмы и спускаясь в ложбины, пока не добрались до большой нетронутой рощи в промежутке между двумя холмами. Роща оказалась настоящим птичьим раем. Ее пернатые обитатели, оказавшиеся весьма многочисленными, то и дело порхали с ветки на ветку, наполняли рощу веселым трезвоном своих голосов. Ларк заметила самодельные скворечники, кое-где прикрепленные на стволах деревьев. Вот так раз! Выходит, Натан любит и оберегает дикую природу. А если так, то разве может такой человек быть убийцей?
Не приближаясь к роще, они присели на краю пастбища, наблюдая движение птиц между ветвей. Даже не пользуясь телеобъективом фотокамеры, Ларк невооруженным глазом смогла разглядеть, как золотистый дятел долбит кору, добывая жучков, как пара американских дроздов вьет себе новое гнездо и как какая-то птица с ярким, радужным оперением тащит огромного жирного червя. Там же было множество других птиц, названия которых она даже не знала. Она начала фотографировать, едва успевая переводить камеру с одной птицы на другую.
— А вон щур-дубонос, — сказал Натан, указывая на крупную птицу с красновато-коричневым хохолком.
Ее очень удивило то, что он, оказывается, так много знал о птицах, но ни одно слово удивления так и не слетело с ее языка — потому что его лицо было очень близко к ее лицу, и она испугалась, что может потеряться в этом человеке, как песчинка в бездонном море.
— Странно, никогда не замечал этого раньше, — сказал он шепотом, чтобы не распугать птиц.
— Не замечали чего? — тоже шепотом ответила она.
— Что у вас веснушки. — Он дотронулся до ее переносицы. — Вот здесь.
Она от неожиданности нажала на кнопку затвора, и камера, направленная вниз, зажужжала. Ларк отвернулась и стала вывинчивать телеобъектив.