Уж во что Джинни точно не верила, так это в то, что кто-нибудь мог покопаться в ее вещах. Она аккуратно распаковала сумку, повесив платья на плечики в шкафу и сложив остальные вещи в старый комод у стены, покрытый сплошной мраморной крышкой. Джинни не стала затягивать белье красной шелковой лентой, а просто задвинула каждый ящик перед тем, как спуститься в столовую. Но теперь, открыв ящик, она вдруг заметила красную ленту, перетянувшую белое белье. Джинни смотрела на ленту несколько долгих минут, пытаясь сообразить, что это могло значить. Но это могло значить только одно: кто-то обыскивал ее вещи, пока ее не было.
Джинни попыталась припомнить. За несколько минут до восьми она колокольчиком вызвала Марию, та проводила ее в комнату, где сидела миссис Лэнгдон и пила шерри. Здесь Мария сказала, что Пол все еще в своем кабинете, но скоро спустится к ним. Ничего не было сказано о том, где Рэй. Он присоединился к ним через несколько минут, а вслед за ним, еще через две-три минуты, появился и Пол, после чего все четверо отправились в столовую.
Значит, один из братьев Лэнгдонов мог побывать в ее комнате. Джинни покачала головой. Нет, не может быть, вот так просто. Мария тоже могла прийти или мужчина, который, как она узнала, был мужем Марии. Да, в конце концов, даже маленькая Варда могла из любопытства зайти в ее комнату. Лэнгдоны сообщили Джинни, что девочка всегда ела в своей комнате, кроме разве что особых случаев. Что ж, подумала Джинни, ей нечего было прятать. И все-таки она открыла комод и пересмотрела все содержимое.
Она никогда не носила одежды или украшений со своими инициалами. Кроме одной вещицы. Много лет назад Сьюзан подарила ей медальон с монограммой, и Джинни все эти годы почти постоянно носила его. Сейчас он тоже был на ней, но она еще раньше, в отеле «Грэндиз» в Лэндинге, вспомнила про свои инициалы и спрятала медальон под платье.
Она вытянула второй ящик, и у нее перехватило дыхание, когда увидела письма от Сьюзан. Джинни схватила их и, поднеся к свету, начала внимательно рассматривать, но сказать, читал ли их кто-нибудь, было невозможно.
— Чушь, — произнесла она и швырнула письма в огонь. Она смотрела, как они свернулись, по бумаге пошел дым, и письма вспыхнули.
Когда от них не осталось ничего, кроме пепла, Джинни взяла каминную кочергу и разворошила его, так что никто не смог бы заподозрить, что в камине горела бумага. Покончив с письмами, Джинни села и задумалась.
Ее разбудил плач. Джинни рывком выпрямилась и села на кровати, не понимая до конца, где она, и что с ней происходит. Стулья со старинными набивными подушками, тусклый свет углей в камине, холодный мокрый ветер, шевелящий занавески — она смотрела на все это, не понимая, какое все это имеет к ней отношение.
Наконец Джинни вспомнила. Она у Лэнгдонов на Пэрлью. В ужасном, очень каменном доме на очень каменистом острове.
Джинни отбросила назад прядь волос. Она так и заснула, сидя перед камином, но что-то разбудило ее среди ночи.
Звук снова повторился — мягкий сдавленный всхлип. Как плач ребенка. Сначала, все еще в полусне, Джинни подумала, что плачет Сьюзан, как она часто плакала, когда обе они были маленькими девочками.
Сон до конца покинул Джинни, и с бодростью в сознание пробрался холод. Сьюзан мертва! Но это был не призрак. Плач был настоящий.
«Варда», — сказала себе Джинни. Она подошла к двери и осторожно приоткрыла ее. Теперь плач слышался явственней. Нельзя сказать, что девочка плакала очень громко, но каменные стены дома множили звук, и эхо его неслось по коридорам гораздо дальше, чем можно было бы предположить.
Джинни вышла в холл, посмотрела сначала в одну сторону, потом в другую, пытаясь определить, откуда доносился звук.