Она была совершенно восхитительна в своей естественности, когда сидела, закутавшись в одежду, которая была ей велика, с подвернутыми рукавами, открывавшими запястья с синими прожилками вен, с прекрасными вьющимися прядями волос, прилипшими к густому ворсу ткани. Ему хотелось дотянуться до нее, усадить ее к себе на колени, раздвинуть полы халата и исследовать теплые выпуклости и углубления под ними. Он подавил этот порыв. У него было ощущение, что, если бы он придвинулся к ней хотя бы на миллиметр, она могла бы вскочить и наброситься на него.
Его взгляд снова задержался на халате. Внезапно он сказал:
— Тебе потребуется новая одежда. Днем я пришлю к тебе портниху.
— Ты ничего подобного не сделаешь! — Ее взгляд был вызывающим. Вот то, что она может отвергнуть, чтобы смыть свою ночную слабость.
— Нужно будет посещать приемы в губернаторском доме.
— В качестве твоей любовницы? Нет уж, благодарю.
— Ты вовсе не будешь единственной женщиной, которая не является женой. Там много…
— Офицерских подружек. Я не собираюсь входить в их число.
Он вздернул бровь.
— Если ты предпочитаешь сидеть здесь затворницей, словно какая-нибудь наложница в серале, выбор, разумеется, за тобой. Однако наступает сезон развлечений перед Великим постом. Будет несколько костюмированных балов.
— Парижская причуда, введенная мадам Водрей. Какой нам здесь прок от таких представлений? Это глупо.
— А какой вообще прок от музыки и танцев, кроме того, что они смягчают наши невзгоды. Ты должна признать, что маскарады — великолепная забава.
— Не знаю, — честно призналась она, — я никогда на них не бывала.
— Положение, которое легко исправить. Ты пойдешь вместе со мной. Я велю портнихе сшить тебе костюм.
Она посмотрела на него с вызовом.
— Я думаю, не стоит. Я не приму эту твою портниху, поэтому ты можешь не беспокоиться и не присылать ее.
— Ясно. Тогда мне, может быть, лучше самому обратиться к портному?
— Что?
— Если ты не хочешь шить одежду себе, тогда придется шить ее мне, раз ты собираешься пользоваться моим гардеробом.
Сирен опустила глаза на его халат, который он изучал с таким задумчивым видом.
— Ты же сам дал мне носить его! Но, разумеется, я схожу за своей одеждой. — Хотя Бретоны уехали, лодка все равно покачивалась на канатах на своем месте — убежище в случае необходимости; мысль об этом успокаивала.
— Сходишь в том, во что ты сейчас одета? Я уверен, что подружки офицеров будут приятно удивлены, не говоря уж о самих офицерах.
— Конечно, не в этом! В моей собственной одежде, которая была на мне вчера ночью.
Он удивленно приподнял брови.
— Она тебе нужна? Но она была такая рваная и грязная. Я сказал Марте, что она может от нее избавиться.
— Ты — что? — Восклицание вырвалось невольно. Она не усомнилась в его словах ни на секунду.
У него в глазах появилось извиняющееся выражение, настолько фальшивое, что ее передернуло.
— Откуда же мне было знать, что она тебе так дорога?
— Ты это сделал нарочно, — бросила она ему, прищурившись.
— Как ты можешь так говорить?
— Запросто, хотя это неважно. За моими вещами может сходить Марта.
Он с сожалением покачал головой.
— Боюсь, я не могу этого позволить.
— Скорее, не хочешь.
— Точно, — сказал он, открыто глядя на нее с улыбкой.
Сирен оставила свои оскорбления, поскольку оказалось, что они производили на него мало впечатления и уменьшали шансы изменить ее положение. Шли секунды, она пристально смотрела на него и наконец произнесла:
— Зачем ты хочешь унизить меня?
Темная волна краски залила его бронзовую кожу. Он коротко ответил:
— У меня нет такого намерения.