— Что нам еще нужно, кроме лодки, еды и выпивки, ну, может быть, еще немного табака или азартных игр, чтобы скрасить жизнь?
— А богатство? Красивый дом? Слуги, которые работают на вас, чтобы вы могли отдыхать?
— Ба! Все это может мгновенно исчезнуть. Важны только люди, семья и друзья.
— В таком случае, вы не будете возражать, если вас обойдут в торговле или если появится человек и уведет от вас мадемуазель Сирен, предложив ей что-нибудь получше?
Голубые глаза Пьера сверкнули.
— Торговля — это азартная игра, и никто меня не обманет, если я смогу этому помешать. Что касается Сирен, мы ее не держим. Она может уйти, если пожелает, но, мне кажется, у нее достаточно здравого смысла, чтобы не дать провести себя сладкими речами и показной пышностью.
Сирен встретилась взглядом с Пьером, когда он кончил говорить, и подумала, что его слова были адресованы ей. Уже не впервые она спрашивала себя, не совершила ли она глупость. Нет, она прекрасно знала, что не была у Бретонов пленницей. Охранять ее их заставляла любовь и боязнь за нее. Пьер хотел, чтобы она поняла, что они доверяют ей, и потому передали Рене право защищать ее. Ей хотелось бы чувствовать себя увереннее. Капитан Додсворт протянул руку и накрыл руку Сирен, лежавшую на краю стола.
— Мадемуазель Сирен — одно из редких созданий, красивая женщина, у которой есть ум. Ее не обманут.
Так как она прекрасно знала, , что у капитана есть не только деловые качества, но также жена и трое детей, Сирен не слишком удивилась этому комплименту. Она слегка улыбнулась ему, в то же время спрашивая себя, считает ли муж мадам Додсворт свою супругу редким созданием. Почему-то она в этом сомневалась.
Рене смотрел, как Додсворт ласкает руку Сирен, и, к своему изумлению, ощущал нарастающее раздражение. Ему бы следовало сосредоточиться на мужчинах, слушать их разговоры, разгадывать их намерения, но снова и снова его внимание устремлялось к единственной женщина за этим столом. Она замечательно держалась в этой чисто мужской компании. Она не лезла вперед, но и не замыкалась в молчании. Она не отпускала рискованных замечаний, но и не делала вид, что оскорблена ими, даже ради приличия. При свете ламп, заправленных китовым жиром, ее волосы сверкали расплавленным золотом, а кожа отливала жемчужным блеском. В глубине ее темных глаз проскальзывала быстрая мысль и тайное, неуловимое удовольствие — он многое бы отдал, чтобы иметь возможность разделить его.
Внезапно Рене захотелось вскочить и дать глупому, ухмыляющемуся капитану хорошего пинка под зад, потом сгрести Сирен в охапку, вскинуть на плечо и унести с корабля обратно на берег. Там бы он любил ее, пока они оба не задохнулись бы и не выбились из сил. Они лежали бы рядом в чудесной наготе среди меховых шкур на постели Сирен, и он бы коснулся губами каждого дюйма ее восхитительного тела, с головы до пят…
Безумие. Он сидел неподвижно и глубоко дышал, стремясь взять себя в руки. Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь испытывал такую пылкую и почти неукротимую вспышку желания, даже когда был молод и неопытен. Он не совсем представлял себе, что С этим делать, так же как не знал с полной определенностью, как ему поступать с этой женщиной. Он твердо знал только что, что ему следует быть настороже. Он не мог позволять себе таких порывов.
— Наша леди-контрабандистка — необычная женщина, — говорил Туше, — но все-таки женщина. Она должна знать, что была бы великолепна в шелках и кружевах. Человек, который сможет дать ей все это, будет щедро вознагражден, я не сомневаюсь.
Его тон был льстивым. Рене внимательно посмотрел на него. Пьер нахмурился. Сирен обернулась к нему, взгляд ее был холоден, хотя на лице появилось беспокойство и раздражение от того, что на нее так недвусмысленно обратили общее внимание.
— Вы что же, предполагаете, что меня можно купить за несколько кусков материи? — спросила она.