Днем они остановились поесть в заросшей травой роще — на ровной отмели, образовавшейся из нанесенного песка и морских раковин и усеянной дубами, — одной из многих рощ, раскиданных по этой болотистой местности. Утренняя работа разожгла аппетит; лепешки-сагамиты, которые раздала Сирен, удостоились щедрых похвал. Их готовили из смеси кукурузной муки, жира, рубленой свинины и бобов, которая раскатывалась в плоскую лепешку и выпекалась на сковороде. Они запили их водой, но, чтобы взбодриться перед предстоявшей дорогой, развели маленький костер из сухих дубовых веток и вскипятили кофе.
Они устроились кто где, привалившись спинами к дереву или бревну, чтобы отдохнуть после долгих часов в пироге, где не на что опереться. Сирен принесла из пироги одеяло и улеглась на него, согнув колени и подложив руки под голову, глядя вверх в тусклое зимнее небо.
Ее одолевало странное беспокойство. Несколько дней перед отъездом прошли в тревоге. Рене ушел от них наутро после той ночи, которую она вспоминала как ночь с грозой. Она не знала, чего ожидать от Бретонов. Ей казалось, что опять могут последовать упреки или какие-нибудь грубоватые шутки и подтрунивание, а вместо этого не случилось ничего. Как будто их успокоило, это соглашение. Она даже задумалась, не испытывают ли они некоторого облегчения, избавившись от забот о ней. Мысль была не слишком приятной.
И все-таки их молчание было каким-то неестественным. Они были общительными людьми, любили поболтать, посмеяться и подразнить друг друга. Оглядываясь назад, она поняла, что они вели себя слишком сдержанно. С той ночи, как появился Рене. Она не могла вспомнить ничего из того, что он говорил или делал, что могло бы как-то объяснить эту странность, но все было именно так. Неужели в этом человеке было что-то подавлявшее их?
Она повернула голову, чтобы посмотреть на Рене. Короткий период до их отъезда он провел на своей квартире, хотя раза два приходил к ним вечером обсудить некоторые подробности насчет своей доли индиго и снаряжения. Он не делал никаких попыток к сближению с ней, хотя был любезен, улыбался и отвешивал поклон. Раз или два она замечала, что он наблюдает за ней, но не более того. Ну и что же, она была готова дать решительный отпор, если бы он захотел попробовать. Ей, может быть, еще и представится такая возможность.
Приходилось признать, что сейчас он выглядел по-другому. В первую очередь, одежда: она привыкла видеть его или почти голым, или в элегантном наряде дворянина. Сейчас он был одет с похвальной скромностью — в серую куртку с роговыми пуговицами и черные шерстяные штаны с обыкновенными чулками и ботинками. Его треуголка была добротной, но без украшений. Только белье было тонким, хотя и без всякой отделки. Возле него лежало новенькое кремневое ружье.
Но разница заключалась не столько в одежде или оружии. Рядом с Бретонами он выглядел крупнее, в нем чувствовалось больше скрытой силы. Его лицо теперь не казалось осунувшимся, скулы округлились, кожа приобрела здоровый оттенок. В глазах светились ум и проницательность, а твердые линии рта указывали на неожиданные запасы силы. Его короткие волосы были собраны сзади в маленькую аккуратную косичку, перехваченную черной резинкой, без всякой пудры и парика, как и у Бретонов. На самом деле он был похож на решительного плантатора, который отправился проверить свои владения и, не задумываясь пустить в ход кулаки, если потребуется. И он не казался терпеливым.
Рене почувствовал на себе взгляд Сирен и обернулся. Он бы многое отдал, действительно многое, чтобы узнать, что скрывается за задумчивой темнотой этих глаз.
Они отдыхали, прихлебывая кофе и болтая, когда Пьер вдруг поднял голову и сделал быстрое движение, призывая к тишине.