Они успели пожениться к тому времени, как я вернулся на ранчо. Маретта пыталась помешать им, но не сумела, о чем я до сих пор сожалею.
– Мой отец вовсе не был охотником за богатым приданым! – резко возразила Эмбер, забывая о намерении втереться в доверие к сводному брату. – Он уехал из Америки сразу после смерти моей матери, потому что был вне себя от горя. Он был просто не способен жениться на деньгах, и потому я уверена, что он всем сердцем любил Аллегру. Однако речь не об этом. В этой истории есть кое-что, чего я не понимаю. Как случилось, что ты оказался единственным хозяином ранчо и всего остального имущества? О чем бы ты ни заводил разговор, ты добавляешь «мой», «мое», «моя». Мачеху ты ни во что не ставишь и обращаешься с ней так, словно здесь тюрьма, а она – пленница. Как по-твоему, это справедливо?
Глаза Валдиса опасно сверкнули, но, уже начав, Эмбер решила выяснить все до конца и не потупила взора.
– А почему это тебя так интересует? По-моему, не твоего это ума дело. Впрочем, раз уж ты стала одним из членов семьи Алезпарито, независимо от того, нравится тебе это или нет, я кое-что тебе объясню. Аллегра была достаточно умна, чтобы понять: у нее не хватит мозгов, чтобы самостоятельно вести дела на ранчо после смерти мужа. Передав все права на землю мне, она приняла единственно мудрое решение в своей жизни. Но твоему папаше она не сказала этого, когда шла с ним к венцу.
Валдис снова хлопнул в ладоши, и в столовую вошли слуги с блюдами кушаний.
– Мне очень не нравится твое отношение к моему отцу и еще больше не нравится то, как ты о нем говоришь, – сказала Эмбер, как только они снова остались одни. – Еще раз повторяю: он бы не женился только потому, что хотел прибрать к рукам деньги Аллегры. А если она умолчала о том, что передала все права тебе, то лишь потому, что не хотела сознаться в ошибке, которую допустила.
– Ошибке, говоришь? – зловеще усмехнулся Валдис. – Вот уж не думал, что в столь хрупком теле таится такой запал! Для меня это сюрприз скорее приятный, но не советую чересчур испытывать мое терпение. Мужчине я не прощаю ничего, а вот женщине… можно, но совсем чуть-чуть. Если ты не научишься держать язык за зубами, то скоро убедишься в этом на собственном опыте.
Эмбер чуть было не бросила ему в лицо, что уже убедилась в этом на примере мачехи. Но сказать так – значило выдать Долиту. Поэтому она лишь решилась сказать:
– Я нисколько не боюсь тебя, Валдис, поэтому не старайся меня запугать. И вообще я предпочитаю, как Маретта и Аллегра, ужинать в своей комнате.
С этими словами она приподнялась на стуле. Рука Валдиса метнулась вперед, как нападающая змея, и ладонь Эмбер оказалась болезненно прижатой к столу. Боль нарастала до тех пор, пока она опять не села на стул. Только тогда Валдис убрал руку и прошипел, наклонившись через стол:
– Ты все-таки предпочитаешь испытывать мое терпение? Оставь это. Будешь ужинать там, где тебе прикажут. Бери вилку и нож! Позже мы совершим прогулку по саду.
Как ей хотелось высказаться от души! Гневные слова комом скопились в горле и, казалось, душили, но Эмбер заставила себя есть. Ей хотелось бежать из-за стола, хотелось бежать с асиенды, с ранчо! Она поклялась, что сделает это сразу же, как только деньги окажутся у нее в руках. Если она не сумеет вернуть то, что он забрал у нее, то придется идти на кражу. Воровать у такого человека – не грех!
Ужин продолжался. Валдис говорил теперь, почти не умолкая. Он хвастался тем, как поставил дело, рассказывал множество случаев, каждый из которых служил свидетельством его деловой смекалки. Быки с ранчо Алезпарито на торгах в Мехико считались одними из лучших и шли нарасхват.