- Оставьте, господин Марфушин! - брезгливо отстраняясь, ответила она и вышла в другую комнату.- Не понимаю женщин! Знаю их, сколько угодно, а не понимаю! Вот поди ж ты! - воскликнул послушник, покидая квартиру Мейстерзингера несколько минут спустя.
ГЛАВА ХХУШ
Поступок Арчибальда Уокера.Никодим плохо помнил, как он, выйдя от Лобачева, дошел до вокзала, как получил билет и поехал. Пришел в себя он только на половине пути и вдруг почувствовал, что у него в сердце и в голове больно переплетаются две мысли: о матери и о выходе госпожи NN замуж - обе одинаково мучительные и не дающие возможности в себе разобраться.По приезде в имение Никодим прошел к себе наверх, заперся и просидел там сутки с утра до утра, не заснув ни на минуту.Под руку ему попалась большая штопальная игла; он вяло и тупо исколол ею несколько листов бумаги, несколько картонных коробок, стоявших на столе, а потом спрятал ее в жилетный карман.Утром Никодим вышел осунувшийся, побледневший; под глазами у него легли темные пятна; по временам он вдруг вздрагивал, может быть, от усталости.Ерофеич предложил кофе, но Никодим отказался.- После. Успеется,- сказал он.- Валентин Михайлыч' здесь,- сообщил ему вслед Ерофеич, выходя за ним на крыльцо.- Где же он? - спросил Никодим, не оборачиваясь и сумрачно глядя на землю.- Они в лес пошли, да не одни, а с двумя господами.- С какими господами?- Одних-то я знаю, а других не могу знать.- Ну, хорошо. Я скоро вернусь.И Никодим зашагал к лесу. Вид его был печален и неблестящ; он уже неделю не менял белья, оставался, почти не раздеваясь, все в том же платье, в котором поехал шесть дней назад в монастырь; столько же дней не брился.В голове у него^мелькали отрывки из писем Ираклия и неизвестного. Ему по временам вдруг казалось, что он знает, кто автор записки, найденной им в дневнике матери, и, следовательно, тот самый неизвестный аноним, которого Лобачев не нашел возможным раскрыть. А кто Ираклий, даже в малейшей степени не поддавалось определению...- Спросить разве Ерофеича об Ираклии, не знает ли он? - подумал было Никодим, но тут же услышал поблизости от себя за деревьями громкий говор в несколько голосов и веселый смех. Среди других голосов он узнал голос Валентина.Никодим пошел на них прямо, лесом, продираясь через молодой ельник и пахучие кусты черной смородины. Миновав глубокую канаву, он сквозь сеть полуоголенных сучьев увидел на прогалине три человеческие фигуры: Валентина, Уокера и третьего человека, ему неизвестного.Валентин сидел на скамье, держа между ног ружье. Он был возбужден и весел, и, видимо, разговор велся главным образом им. Уокер и неизвестный ограничивались более краткими восклицаниями. Они стояли перед Валентином. Все трое были одеты в охотничьи костюмы.Никодим подошел. Они обернулись. Никодим молча подал Валентину руку, молча поклонился Уокеру (ему он руки подавать не хотел), а по отношению к третьему ограничился тем, что поглядел на него.
Валентин понял, что третий незнаком с Никодимом, и представил его: "Господин Певцов".Череп господина Певцова был украшен копной волос ярко-огненного цвета, росших густо и могуче; борода и усы у него были тоже рыжие, и даже брови и ресницы такие же. Но это был не тот обыкновенный рыжий волос, который чем ярче, тем жестче и грубее, напротив, он был мягок, нежен, волнист. Сам Певцов был преисполнен изящества, но изящество это было совершенно животным, не походя нисколько на человеческое. Никодиму он решительно не понравился.Против обыкновения с Валентином не было его собаки.- А где же Трубадур? - спросил Никодим, заметив это.- Ах, да, где же? - удивился сам Валентин, но, припомнив что-то, пояснил:Его не могли отыскать сегодня.- Валентин, скажи мне, кто такой господин Мейстерзингер? - спросил Никодим. Валентин поглядел с удивлением.- Я не знаю господина Мейстерзингера,- ответил он.- А я знаю,- заявил Никодим,- и господин Уокер тоже знает его. Господин Уокер, объясните нам, пожалуйста?- Извините, вы ошибаетесь. Я не знаю господина Мейстерзингера,- сказал Уокер; в голосе его было заметно дрожание.- Мейстерзингер - он же господин Певцов,- пояснил Никодим.Господин Певцов рассмеялся.- Если сделать очень вольный перевод, пожалуй, будет и так,- подтвердил он.- Да, конечно, если сделать вольный перевод,- согласился Никодим и добавил:- Это не более чем шутка, Я люблю пошутить.-'Ты болен, Никодим? - спросил его Валентин, заметив у него пятна под глазами. ' - .Я здоров. Ничего! - ответил Никодим.- -Нам пора идти. Идем, господа,- вмешался Уокер." - Сэр Арчибальд, мне нужно с вами переговорить,- заявил Никодим, очень подчеркнув слово "нужно".- Пожалуйста, я к^ вашим услугам,- надменно ответил Уокер, слегка поднимая свою голову, и, обратившись к своим спутникам, сказал им:- Я догоню вас через пять минут.Валентин и Певцов пошли в одну сторону, Никодим и Уокер - в другую. Когда они скрылись друг у друга из виду, Никодим спросил Уокера:- Отчего так много лживых людей я встречаю за последнее время?Уокер поглядел на Никодима сверху вниз: он не понял, что Никодиму нужно.- Господин Уокер,- продолжал Никодим,- справедлива ли моя догадка, что Певцов и Мейстерзингер - одно и то же лицо?Уокер молчал.- Господин Уокер,- сказал Никодим уже гораздо тверже,- умеете ли вы писать по-русски?- Что за вопрос? Конечно, умею.- Нет, господин Уокер, вы не умеете писать по-русски.- Дерзости вашей не понимаю, или вы не в своем уме? Может быть, вы желаете, чтобы я вам доказал свое умение?- Да, хочу.- Но я-то не вижу в этом смысла.- Господин Уокер,- начал Никодим совсем другим голосом - мягким и волнующимся,- неужели вы откажете мне в этом даже тогда, когда от нескольких слов, написанных вами по-русски, будет зависеть почти все в моей жизни...- Если вы так уверяете...- лениво произнес Уокер.- Что же, вам сейчас это необходимо? - спросил он.- Да, сейчас... .- Видите ли,- ответил Уокер тихо и раздумчиво, но не глядя на Никодима,мне кажется, что в вашей просьбе кроется тайный умысел. Я не люблю этого. Если вам что нужно, говорите прямо. Я устал от всяких ухищрений в жизни.- Правда, я могу получить от вас, что мне нужно, и другим путем,- решил Никодим.- Видите ли, Феоктист Селиверстович Лобачев показал мне несколько писем: одни из них были подписаны именем "Ираклий", а под другими стоял только знак - так вот вторые-то, со знаком, не вами ли были написаны?Уокер побледнел.- Сам Лобачев показал вам письма? - сказал он упавшим голосом, даже как будто не спрашивая Никодима, а лишь сознавая с ужасом, что Лобачев решил от него отделаться и выдал его с головой. Но он в ту же минуту оправился.Вы, пожалуй, скажете еще, что Ираклий - это не кто иной, как сам Феоктист Селиверстович? - спросил он насмешливо.- Нет, не скажу,- ответил Никодим,- но я еще должен спросить вас: не вы ли писали и записку к моей матери, ту самую, что я показывал вам на квартире у Лобачева?- Прекратим этот пустой разговор,- попросил Уокер.- Вы, кажется, серьезно больны, и в голове у вас полная путаница.- Значит, вы мне не дадите ответа? Тогда я добьюсь его от господина Мейстерзингера и повертываю обратно.Они повернули оба...- Никогда я не встречал человека, которого мне пришлось бы ненавидеть так, как я ненавижу вас,- сказал Уокер Никодиму голосом, в котором звучали вместе отчаяние, ненависть и сожаление.- За что? - удивился Никодим. - Вы мне сделали много дурного, но что я сделал вам?- Вы - счастливейший из людей и уж тем передо мной виноваты. Другие теряют полжизни на то, чтобы получить хотя бы только возможность прикоснуться к предмету своих вожделений. А вы? Приходите и берете себе все, без остатка. А потом еще оправдываетесь! Вы догадываетесь, конечно, о ком я говорю?- Я?.. Нет... Я не могу догадаться...- О госпоже NN - вот о ком.- Постойте, постойте, вы что-то путаете,- загорячился Никодим (но втайне ему было неприятно услыхать имя госпожи NN из уст Уокера),- госпожа NN. как мне сказал Феоктист Селиверстович, вышла замуж. Если вы хотите сводить счеты со своими соперниками, обратитесь прежде всего к ее мужу. Если же вы желаете со мною драться - я к вашим услугам всегда, а если не желаете то знайте, что я желаю.Уокер произнес сквозь зубы:- Или я рехнулся, или вы? Я перестаю понимать решительно все.И, оглядевшись кругом, вытащил из кармана рейтуз револьвер.- Встаньте туда, к дереву,- указал он Никодиму властно, обращая револьвер дулом к нему.- Ах, вы так! Помните, как мы столкнулись с вами у камня, что из этого вышло? - засмеялся Никодим, но очень спокойно, и, прежде чем Уокер успел нажать спуск, ударил его по руке. Выстрел раздался, но пуля полетела к лесу и, сорвав по дороге несколько сухих листьев, плавно упавших на землю, ударила в дерево.Схватив Уокера руками за горло, Никодим одним рывком повалил его на землю и отнял у него револьвер.Отступив на шаг-другой с торжествующим видом, но вместе дрожа от волнения всем телом, Никодим сказал поднимавшемуся Уокеру:- Теперь я мог бы вас попросить... Вот ваш револьвер.Подал револьвер Уокеру и пошел прочь.Уокер повертел револьвер, обтер его полою куртки, постоял, как бы в раздумье, потом медленно поднес револьвер ко рту. На лице его мгновенно отразились и большая тоска, и утомление, и презрение к себе, сознание безвыходности и невозможности восстановить свою честь, и обида, и пристыженность за дикую выходку против Никодима. Уокер спустил курок.На выстрел Никодим обернулся, подошел, постоял над трупом, вынул из кармана жилета штопальную иглу и. Бог знает зачем, попробовал воткнуть ее в грудь Уокеру, но игла встретила что-то твердое и остановилась. Тогда Никодим воткнул ее в торчавший рядом гнилой пень - всю, без остатка, и очень быстрыми шагами скрылся в лесу.