они очутились на поляне: дальше пути не было - тропинка обрывалась на берегу пруда, заливавшего почти всю поляну.Пруд по краям зарос высоким и частым камышом, а посредине его возвышался островок, и на нем стояла хижина в одно окно, крытая еловыми лапами, перевязанными веревками и в нескольких местах придавленными осколками кирпича. Из трубы выходил сизый дымок... Но людей на островке, мостика к нему или челна на пруду не было видно.- Нам нужно попасть туда,- пояснил послушник.- Как же мы туда попадем: вброд или вплавь? - спросил Никодим.- Я знаю как! - досадливо ответил послушник и пошел в обход пруда; Никодим последовал за ним.Перейдя на другую сторону, послушник вошел в камыши: там, осторожно их раздвигая, он очутился у самой воды, взглянул вправо, влево и, высмотрев чурбанчик, прыгнул на него; с чурбанчика перескочил на кочку и затем уже на какую-то мостовину, уходившую под ногой в жидкую грязь и в воду. Никодим не отставал от своего спутника ни на шаг...Путники переправились через узкий проток и снова оказались в камышах, росших уже по берегу островка; через десяток прыжков они оказались и на самом острове.- Недурное упражнение,- заметил послушник,- прямо испытание на ловкость. Вы промочили ноги?- Ничего! - буркнул Никодим.Послушник направился к хижине. Тут заметили они на острове первое живое существо: огромную, совершенно черную кошку с большими желтыми глазами, лениво гревшуюся на припеке. Но она не обратила на пришедших внимания.Постучав в дверь дома и не получив ответа, послушник сам отворил дверь в хижину. Через его плечо Никодим увидел на полу хижины человека, сидевшего, поджав под себя ноги калачиком. За человеком возвышалась, перегораживая хижину пополам, огромная высокая ширма, почти до потолка. В хижине было довольно светло - все можно было рассмотреть.На семи створках ширмы по светло-коричневому шелку было изображено одно и то же в точном повторении: пушистая кошка, белая в оранжево-коричневых пятнах сидела с четырьмя котятами под кустом темно-красных шток-роз и любовно смотрела на игру двоих котят - одного совсем черного, другого белого, с коричневыми и черными пятнами; третий, в стороне, весь оранжево-коричневый чесал лапкой за ухом, а четвертый, белый с черными пятнами, смирно сидел рядом с матерью. За ширмой кто-то шевелился и шуршал, должно быть, соломой.рядом с человеком на полу стояла пара фарфоровых сосудов и корзинка, плетеная из лучины, прикрытая куском китайской материи, очень красивой, но грязной и затасканной: темно-синие цветы ложились на ней по голубому полю. Сосуды же были весьма замечательны: первый в виде вазы, с горлом, расписанным по бледно-синему полю оранжевыми цветами, с выпуклым изображением, внизу у самого основания, многочисленной*группы людей: там, впереди всех, по темно-зеленой траве выступал чернобородый китаец, обнаженный до пояса; воздевая правую руку, он нес в ней голубовато-зеленый плод; на китайце была надета светло-зеленая широкая одежда, из-под нее выставлялась красная юбка и белые башмаки; дальше выступали в разноцветных одеждах другие, но всех их Никодим не мог рассмотреть... Второй сосуд был светло-голубой на черном основании и с черной крышкой над узким горлом; белые цветы покрывали его поверхность, а черный дракон силился выползти из его стенки.- Интересно? - спросил послушник Никодима.
Только при этом слове сидевший на полу человек поднял навстречу гостям свою голову. На Никодима глянуло хитро улыбающееся китайское лицо. Одет хозяин хижины был в синюю грязную курму и очень чистую белую юбку, черная жирная коса обвивалась вокруг его шеи, на ногах у него были китайские башмаки на толстых подошвах; в руках он держал плетенье из соломы, над которым перед тем работал.Китаец на лице отобразил большую любезность. Отложив плетенье в сторону и покопавшись в корзи- , не, он вытянул вертушку из пестрой бумаги, протянул ее Никодиму и заговорил, очевидно, предлагая вертушку купить. Но заговорил он на таком ломаном русском языке, что его нельзя было понять. Никодим досадливо отмахнулся.Одну минуту Никодим из вежливости готов был эту вертушку купить, но почему-то внутренне не мог решиться на такой поступок.Китаец же, видя, что его не понимают, вдруг заговорил по-французски и довольно сносно. С первым французским словом противная любезность сошла с его лица; Никодим же изумленно раскрыл на него глаза.- Где вы научились по-французски? - спросил его Никодим.- Я жил долгое время в Париже,- ответил китаец.- Откуда вы? Из Китая?- Нет, я с островов.- Из Японии?- Нет, я с островов.- Но с каких же? С Курильских? С Формозы? Из Индо-Китая? Ведь все острова имеют названия.- Нет, я с островов, - упорствовал китаец и добавил: - Вы не смейтесь, пожалуйста, над моим товаром.- Я не смеюсь.- Нет, вы не хотели купить. Китайский товар - очень хороший товар. Я бедный человек и живу торговлей...- На что же мне эта детская вертушка,- возразил Никодим,- вы лучше продайте мне вот эти сосуды.- Сосуды я продать не могу - это мои сосуды.- Тогда ширму.- И ширму не могу: это также моя ширма...- Вот видите: мне у вас купить нечего.- Купите у меня жену.- Вашу жену? - переспросил Никодим, не веря своим ушам и пятясь к выходу.Вашу жену? Нет... мне право не надо... извините.И выскочил наружу, раскланявшись. Послушник вышел за ним и притворил дверь в хижину.- Купите! - крикнул им китаец еще вдогонку.- Моя жена - ваша жена...Никодим живо перебрался с островка на берег тем же путем. Теперь уже послушник шел сзади его.Дойдя до тропинки, Никодим еще раз взглянул на остров и на хижину. Китаец из хижины не вышел, а черная кошка, потягиваясь, пробиралась домой.
ГЛАВА XXIII
Китайское растение.- Зачем вы повели меня к этому китайцу? ~ спросил Никодим послушника уже на дороге.- Он, во-первых, не китаец, ,а во-вторых, как вам не надоело самому постоянно обо всех вещах спрашивать: почему и зачем?Никодим ничего не ответил. Ему показалось забавным, что послушник начинает его учить...- И еще,- начал опять послушник,- напрасно, по-моему, вы отказались от покупки его жены. Мне, конечно, это не по средствам, а на вашем месте я непременно купил бы.- Благодарю покорно,- отрезал Никодим,- не хотите ли, я снабжу вас деньгами?- Вы знаете,- нисколько не смущаясь, продолжал послушник,- в этом есть что-то пикантное, а я очень слаб к пикантному. Ни одного удобного случая не могу пропустить. И, по-моему, он глубоко прав: моя жена - ваша жена. Совершенно безразлично. Я всегда чувствовал тяготение к их восточной мудрости. Восточная мудрость - моя стихия.Никодим по-прежнему молчал.- Кроме того,- начал послушник в третий раз,- вы, кажется, не в состоянии видеть важность многого из того, с чем вам приходится сталкиваться.Самолюбие Никодима было задето.- Да,- сказал он,- у меня много недостатков, и тот самый, который только что назван вами,- один из досаднейших. А скажите мне - давно этот китаец живет здесь на острове?- Он не китаец. Он же утверждает совсем другое:вы забыли, что он повторял о своем происхождении?- А разве вы знакомы с французским языком? Я не предполагал.- О, да! Французский язык я очень люблю. Французский язык - это моя стихия.- Много же у вас стихий. Но скажите мне, наконец, если знаете - давно здесь живет этот человек?- Давно. Лет пятнадцать. Я еще в детстве бывал на этом острове у него. И тогда еще дал этому месту название "Дом желтых" - не правда ли, красиво?- Красиво. Романтическое название,- криво усмехнулся Никодим.- О, да, романтическое. Вы верно заметили. Я всегда любил романтическое. Романтическое - это моя родная стихия.- Послушайте, сколько же стихий в родстве с вами?- Все, все. Очень много. И говорят, что под домом этого человека есть еще подземелье. Я, конечно, сам не спускался туда и входа не видел, но мне передавали достоверные люди...Так беседуя, Никодим и послушник незаметно для себя подошли к имению Ирины. Когда они взобрались на последнюю горку, перед ними, среди распаханных полей, из-за густо посаженных лип и дубов, совсем близко от дороги, показалась красная крыша большого помещичьего дома; садовая ограда выбежала к самой дороге, и на валу ограды за живою изгородью они увидели Ирину, махавшую путникам платком; Лариои, конечно, раньше Никодима добрался до имения и успел сказать, какой дорогой пошел Никодим.Несколько слов об Ирине. Из предыдущего складывалось, что будто бы Никодим был влюблен в Ирину и что она, со своей стороны, также питала к нему некоторые нежные чувства - но возможность подобного предположения необходимо рассеять.Ирина была полутора-двумя годами моложе Никодима; их все считали большими друзьями с детства, и Никодим часто поверял Ирине такие свои мысли и чувства, которые он другим бы не поверил. Виделись они друг с другом довольно редко. Правда, Никодим иногда, что вполне понятно в людях его возраста и притом еще не любивших, считал себя способным влюбиться именно в Ирину и подчас думал, что он в сущности уже влюблен в нее - на самом деле все это было лишь игрою праздного ума.Ирина выросла высокой и красивой девушкой, она заплетала в две косы свои темно-русые волосы; одевалась просто, держалась прямо и строго. За год до описываемых событий она потеряла в один месяц отца и мать, и будучи от природы решительной и вместе старшею в семье, смело взялась за ведение хозяйства в имении и повела его хорошо; Ирину окрестные помещики хвалили; иногда, не считаясь с ее молодостью, заезжали к ней даже' советоваться.- Я хотела видеть вас непременно сегодня,- сказала она Никодиму,- у меня праздник.- И покосилась при этом на Никодимова спутника, взглядом спрашивая, кто он такой.- Извините,- ответил Никодим,- я должен вам представить моего случайного спутника и- попросить вас приютить его на ночь.И вдруг он вспомнил, что не знает, как послушника зовут,'что послушник до той минуты, кажется, вовсе и не собирался где-либо останавливаться с Никодимом и не говорил, куда идет.Но было уже поздно поправляться. Послушник, подбоченясь слегка левой рукой, а в правой держа свой клобучок, принял вид независимый, поклонился и представился:- Феодул Иванович! - Перед вторым словом он остановился на короткое время; слово "Феодул" произнес несколько растягивая, а "Иванович" очень подчеркивая, причем, вся его фигура и тон, казалось, говорили о желании выразить одну определенную мысль, что вот, мол, другой на его месте, может быть, сказал бы, и даже наверное, просто "Иванов", но что он с такой устарелой манерой произносить отчество не считает"! и легко позволяет себе говорить "Иванович". Помолчав, он добавил:- Марфушин,- и после второй паузы,- он же Муфточкин.Сначала Никодим заметил только одно: что буква "ф" входила и в имя и в фамилию послушника, но, вспомнив утренний с ним разговор, вдруг громко рассмеялся.- Что с вами? - спросила его Ирина строгим и недовольным голосом. Конечно, это казалось ей невоспитанностью.- Ох! Я не могу! - отвечал Никодим, давясь смехом.- С?х... он мне... сегодня... этот самый... утром... говорил, что он хорошей и древней дворянской семьи... ох... я не могу... вот так семья: Марфушины Муфточкины!Послушник поглядел на Никодима искоса и обиженным голосом заметил:- Не утруждайте себя, господин Ипатьев, смехом:моя фамилия нисколько не хуже вашей.Смех Никодима сухо и неловко оборвался. Он замолчал.- Пожалуйста, взбирайтесь сюда,- указала им Ирина на садовый вал,- и пойдемте к гостям.Когда они очутились в саду, Ирина пошла впереди рядом с Никодимом; послушник шел сзади.- Что за дрянь вы привели с собою? - спросила Ирина Никодима полушепотом.- Ах, не говорите! - отмахнулся Никодим.- Привязался на дороге. Со мною сегодня все несчастья,- добавил он печальным голосом.- Что такое? - участливо спросила Ирина.- Ларион, вероятно, вам уже рассказал, почему я не поехал дальше с ними.- Да! Ларион рассказывал,- ответила Ирина. Она, видимо, не хотела придавать случаю сколько-либо значения, и Никодим уловил это.- Какой у вас праздник? - спросил он, меняя разговор.- Сегодня я досаживаю новый сад, осталось посадить всего три куста, но я хочу посадить их непременно с вами; у меня нынче много гостей, и все уже потрудились - теперь ваша очередь.Они вышли на площадку, обсаженную молодыми кустами - это был новый сад, он выходил не на дорогу, а в поле и был тоже окопан валом с канавой.На площадке собрались гости, их было много, и между ними несколько знакомых Никодиму, но увидел он также и неизвестных ему; все с любопытством посматривали на его спутника. Здороваясь с гостями, Никодим подошел к одному человеку, стоявшему совсем в стороне, и вдруг неприятное чувство охватило его при виде нового знакомого: в нем он не мог не увидеть несомненного сходства с Лобачевым.- Вы не родственник ли Феоктиста Селиверстовича Лобачева? - спросил Никодим.- Нет,- ответил господин брезгливо,- но господина Лобачева я знаю.Ремесло господина было актерское. Это Никодиму стало вдруг ясно.- Вот последние три куста,- указала Ирина Никодиму на садовников, стоявших у вала и державших кусты наготове.Посадить, кусты было делом нескольких минут. Окончив работу и радостно вздохнув, Ирина сказала:- А здесь моя пещера. Только вход в нее не из сада, а с поля.- И, сказав, взобралась на вал и резво спрыгнула в канаву.Никодим спрыгнул за нею.- Знаете,- заметил он деловито, заглядывая в пещеру,- мне кажется, что верх вашей пещеры скоро обвалится - особенно, если будут много ходить по валу. Отчего вы не сделали в пещере свод из кирпичей?- Глупый! - ответила весело Ирина.- Какая же это будет пещера, если потолок в ней сделать кирпичный: ведь будет похоже тогда на погреб. Лучше посадить сверху каких-нибудь кустов, и через кусты уже никто не будет ходить.Никодим смутился от своей несообразительности. В ту же минуту за его^ спиной кто-то заговорил на ломаном русском языке: по голосу Никодим сразу узнал китайца, с которым только что виделся.Обернувшись, Никодим сказал:- Ах, это вы!Китаец, признав Никодима, перестал говорить. В руках он держал пеструю бумажную вертушку, снова предлагая ее купить. ' - Спрячьте вашу вертушку,- сказал ему Никодим по-французски,- лучше дайте нам совет - вы, я вижу, толковый человек,- что нам посадить над этой пещерой, а то верх ее обвалится?Вопрос был предложен в шутку, но китаец принял его всерьез и сказал:- Китайское растение.И при этом покачал головою, спрятал пеструю вертушку 'в свою корзинку, затем покопался в корзине и вытащил оттуда расписанную яркими красками маленькую китайскую коробочку.- Такое растение вы можете Найти только у меня, или вам придется ехать за ним в Китай, - сказал он, не без важности раскрыл коробочку и вытряхнул содержимое ее себе на ладонь./ Ирина и Никодим с любопытством нагнулись, чтобы рассмотреть растение: оно было очень маленькое - вполовину обыкновенной булавки, с белым прозрачным корешком, и два сизых листочка на нем уже распустились чашечкой, а два других, еще не распустившихся, были свернуты в забавный шарик.- Это растение у нас не будет расти, оно совсем игрушечное,- сказал Никодим с сожалением.- Будет,- убежденно ответил китаец,- Я честный купец, я никогда не обманывал; оно скоро разрастется и будет большое-большое.Он показал руками, какое большое будет растение. Но Ирина уже завладела растением и сказала Никодиму:- Заплатите ему.Никодим бросил китайцу монету, и тот, поклонившись, пошел через поле к дороге.Земля над пещерой была сухая и рассыпчатая. Взобравшись на вал, Ирина разгребла руками маленькую ямку в земле и сунула растеньице в пыль. Затем она позвала садовника и приказала ему принести немного воды и стакан, чтобы прикрыть растение, но когда обернулась растения уже не увидела. Куда оно могло пропасть - трудно сказать, но оно было таким маленьким, что даже ветерок мог легко унести его.- Я потеряла растение,- сказала Ирина Никодиму дрожащим голосом, ей до слез было жалко растения.- Не плачьте,- утешил ее Никодим,- я, быть может, еще найду его.И стал искать повсюду: на валу, в канаве, около вала, на площадке. Но становилось уже довольно темно, и трудно было что-либо отыскать.- Догоните китайца,- приказала Ирина,- у него, наверное, есть еще такие растения.Никодим выбежал за вал, поглядел в поле, вышел на дорогу, дошел до пригорка и посмотрел во все стороны: китайца нигде не было видно.- Не знаю, куда он мог так скоро уйти,- сказал Никодим Ирине, вернувшись.