– А ведь так хорошо все начиналось! – проговорила Муся, ни к кому конкретно не обращаясь.
Вечерело. Где-то мягко скрипел сверчок. Слуги внесли лампы. Орест пристроился у стола, и его загадочные глаза казались двумя черными провалами на бледном лице. Все молчали, и Амалия поняла, что настала пора пускать в ход тяжелую артиллерию, иначе настроение будет испорчено окончательно.
– Архип, принесите непочатую колоду карт, – распорядилась она. – Давайте я вам погадаю, господа.
Журналист встряхнулся.
– А почему обязательно непочатую колоду? – заинтересовался он.
Амалия со значением прищурилась:
– На игральных картах не гадают. Итак, кто первый? Подходите, дамы и господа!
[30]
даже в тени тихо сходил с ума в градусах. Она шла по присыпанной гравием, приятно поскрипывающей дорожке и думала, что где-то течет другая, интересная жизнь, в то время как она замкнута в своем существовании цвета тоски. Взять хотя бы дворцовые интриги, про которые вчера рассказывал Орест, – как в их мире все ярко, все кипит, они находятся в самом центре событий, рядом с ним люди, от которых зависит ход событий в Европе, а может статься, и во всем мире. Ради этого… да, ради этого можно многое стерпеть. Чья-то тень легла поперек ее тени. Амалия подняла глаза – и не удивилась, увидев человека, о котором только что думала.
– Куда вы, Амели? Подождите!
Амалия остановилась. Лучи, проходя сквозь ткань зонта, отбрасывали на ее лицо чарующую кружевную тень.
– Проведать Мусю.
– Так идемте вместе!
Он улыбался, на его щеках то и дело вспыхивали ямочки. «Вот человек, в которого было бы легко влюбиться, – подумала Амалия. – Но если бы я влюбилась в него, – одернула она себя, – это было бы величайшей глупостью. Как сказала про меня мать графа Полонского, которой показалось, что я хочу поймать в свои сети ее сына? «Да, конечно, барышня Тамарина очень мила, но ведь у нее ничего нет за душой». Они все на меня так и смотрят. Просто кто-то лучше воспитан и не показывает виду, а кто-то…»
Амалия и Орест были уже совсем близко от беседки, когда пятнистый жгут, протянувшийся поперек дорожки, поднял голову и издал леденящее душу шипение. Амалия была не робкого десятка, но все же она вздрогнула и подалась назад. Перед ней лежала гадюка.
– Осторожно, не надо ее трогать, – предостерегающе сказал Орест. – Она сама уползет.
Словно услышав его слова, змея гибко развернулась и скользнула прочь. Амалия перевела дыхание. Ладонь, державшая ручку зонта, стала липкой от пота.
– Испугались? – внезапно спросил Орест. – А я-то думал, вы ничего не боитесь.
Амалия недоверчиво поглядела на него.
– Почему вы так решили?
– Ну вы же не побоялись ехать с отцом в Ментону, когда другие родственники предпочли остаться дома, – заметил князь.
Амалия почувствовала глухое раздражение. Интересно, почему нас выводит из себя, когда кто-то открыто разделяет наше отрицательное отношение к своим близким?
– Это совсем не то, что вы думаете, – сердито сказала она. – Никто даже предположить не мог, что мой отец так серьезно болен. Все были уверены в его выздоровлении. Так что ничего особенного в моем поступке нет.
– Извините, – спокойно сказал Орест. – Я не знал.
Амалия посмотрела в его зеленоватые глаза и почувствовала, что теряется. Молодые люди молча продолжили свой путь и вскоре были уже в беседке, окруженной живописными рябинами. С первого взгляда Амалия поняла, что портрет не задался. Художник хмуро покусывал кончик кисти, а Муся выглядела уставшей.
– А, вот и вы! – обрадовалась она, завидев вошедших, и поднялась со скамьи. – На сегодня все! – капризно сказала она художнику. – Продолжим завтра.
– Как вам будет угодно, – равнодушно отозвался тот.
Орест, вздернув брови, поглядел на проступающие на холсте контуры.
– По-моему, это не кузина Мари, – сказал он весело, – а какая-то надутая камбала.
– Вы так хорошо разбираетесь в искусстве? – спросил Митрофанов, воинственно выставив бородку.
– Нет, только в камбалах, – насмешливо ответил Орест.
– Кузен, перестань! – сердито вмешалась Муся. – Павел Семенович работал только одно утро, странно было бы ожидать, что он сразу со всем управится!
– В самом деле? – Орест дерзко улыбнулся. – Берусь сделать портрет панны Амалии за… – он помедлил, – пять минут.
– У тебя ничего не выйдет, – фыркнула Муся. – Хвастунишка!
– А вот посмотрим, – ответил Орест, блестя глазами. Он обернулся и увидел возле окна растрепанный альбом. – Ваш? – спросил он у Митрофанова.