Орест стал с жаром доказывать, что он никогда не забывал о ней. Наконец Муся согласилась приютить у себя кузена, но с условием, что он будет вести себя прилично и ни с кем не будет ссориться.
– А то я вас знаю, сударь! Стоит кому-то что-то не так сказать, как вы его уже к барьеру тащите. Стыдно вам должно быть, князь, стыдно! Вы же все-таки лучший стрелок в императорской гвардии, должны держать себя в руках! Вот!
И Муся, закончив этот реприманд, гордо вскинула голову. Все засмеялись, и громче всех смеялся Орест.
– Так его, так его, Мари! – одобрил Гриша. – Пусть знает, что у нас тут приличное общество, не то что в Петербурге каком-нибудь!
Неожиданно смех Ореста перешел в судорожный кашель. На щеках его выступили красные пятна, он кашлял и никак не мог остановиться. Амалия хотела подать ему свою чашку с молоком, но от волнения опрокинула ее. Гости растерянно умолкли. Не раздумывая, Амалия схватила чашку Муси и подбежала к Оресту.
– Вот… Пейте, и вам станет легче!
Через силу князь сделал несколько глотков. Амалия села рядом с ним, обхватив его за плечи, и держала чашку у его губ. Наконец Орест перестал кашлять. Тяжело дыша, он уткнулся лбом в ее плечо.
– Спасибо, – хрипло пробормотал он. – Мне… мне уже лучше.
Амалия опустила руки и поставила чашку на стол. Отчего-то ей стало неловко. Они сидели здесь, вдвоем… ну да, почти что обнявшись. Усилием воли девушка отогнала от себя эту мысль. «Вздор! Я просто хотела помочь ему! Ведь я-то знаю, чем могут закончиться подобные приступы…» Орест поднял голову, вытер рот тыльной стороной руки и заставил себя улыбнуться.
– Все в порядке, господа, – сказал он делано безразличным тоном. – Со мной такое бывает. Ничего страшного.
– Тебе надо лечиться, – пробормотал Митя.
Глаза Ореста сузились.
– Чахотка не лечится, Митенька. – Князя перевел дыхание. – Итак, господа, какие у нас планы на сегодня? Может быть, поедем на охоту?
[28]
– сказала Муся, но руку не отняла. – Между прочим, ты так и не сказал нам, за что ты убил бедного Виктора.
Отчего-то при этих словах Гриша Гордеев едва не поперхнулся.
– Да так как-то получилось, – беззаботно ответил князь. – Слово за слово, и пошло.
– Вы же цивилизованный человек, – вырвалось у Мити. – Неужели можно вот так просто убивать других людей?
Серо-зеленые глаза Ореста сделались изумрудными.
– Витгенштейн тоже мог убить меня, – тихо напомнил он. – Мне кажется, ты об этом забываешь, Митенька.
– Дуэли – просто глупость, – сердито сказал литератор. – Варварский пережиток, ничего более.
– Господа, – медовым голосом вмешалась Амалия, – хотите еще чаю?
Журналист поглядел на часы и поднялся с места.
– Куда вы, Эмиль? – окликнула его Муся.
– Работать, – важно ответил тот. – Редакция ждет моих материалов.
Муся надулась.
Нет, Верещагин ничуть не лгал: даже в отпуске он продолжал исправно снабжать газету своими статьями и как раз сейчас сочинял серию душераздирающих очерков под общим заглавием «Русская деревня». Надо сказать, что Емельян Верещагин был самый что ни на есть прогрессист, патриот и свободолюбец, но почему-то, глядя на него, вас так и подмывало стать ретроградом, космополитом и душителем свободолюбцев. Слова «наш народ», «святая Русь» и «русская душа» так и сыпались с его уст; он мог в пять минут разъяснить вам национальную идею, губительный характер самодержавия и особое место Российской империи среди мировых держав; за десять минут он бы с точностью до вершка измерил глубину пропасти, в которую империя катилась ныне, а за пятнадцать… О, нет! Страшно даже помыслить, что мог сотворить этот неглупый и беспринципный молодой человек за четверть часа! Сейчас, покинув компанию друзей, он поднялся к себе в комнату, сел за стол и, посматривая в окно на заливные луга и опрятно одетых мужиков и баб, стал бойко строчить о том, как разваливается и нищает община и как помещики-кровососы выжимают из народа последние соки.