Потолки высотой не меньше шестидесяти футов, подпираемые алебастровыми колоннами, были богато украшены лепкой, стены Главного зала были искусно расписаны в стиле рококо нимфами и ангелочками, полы из белого мрамора, казалось, сами светились. А с постаментов на всю эту красоту взирали с восторгом статуи знаменитых греков и римлян.
Кэтрин смотрела вокруг с нескрываемым восхищением. Несколько месяцев назад она едва бы обратила внимание на все это великолепие. Теперь же она не могла не сравнивать увиденное с тем, что окружало ее в таборе.
Хозяин, герцог Мэйфилд, и его худенькая жена Анна приветствовали гостей. Их старшая дочь, Джорджия, высокая, еще по-детски нескладная девушка с большими голубыми глазами и очень светлыми волосами, увидела вошедших и поспешила к ним.
В сторону Кэтрин повернулось сразу несколько голов. Тут же по залу пробежал шепот. Кэтрин почувствовала ободряющее пожатие Гила, заметила тщательно отрепетированную невозмутимость Эдмунда и улыбку Амелии. Близкие словно говорили: «Не бойся, мы с тобой».
— Леди Арундейл! — воскликнула Джорджия. — Как мило с вашей стороны.
Девушка пожала похолодевшую руку Кэтрин.
— Добрый вечер, ваша честь, — обратилась хозяйка к Гилу, — здравствуйте, госпожа и господин Нортридж.
— Приятно встретиться с вами, леди Джорджия, — с теплой улыбкой ответила Кэтрин.
Между девушками возникла симпатия во время первого лондонского сезона Кэтрин; оказалось, что у них много общих интересов. Джорджия разделяла любовь Кэтрин к чтению и верховой езде. Если бы не печальное происшествие с Кэтрин, они могли бы стать подругами.
— Надеюсь, дорога вас не очень утомила, — сказала Джорджия, делая вид, что не слышит перешептываний у них за спинами.
В голубых глазах Джорджии Кэтрин прочла сочувствие, но там же была и решимость. Мэйфилды намеревались ясно дать понять всем, на чьей стороне их симпатии. Власть, титул и деньги Арундейлов, так же как и давняя дружба знатных семей, — на стороне Кэтрин. А значит, ей должны простить некоторые прегрешения.
И словно в подтверждение подошли мать и отец Джорджии.
— Ты выглядишь чудесно, дитя мое, — сказал Кэтрин герцог. — Твой отец тобой бы гордился.
— Спасибо, — с улыбкой ответила Кэтрин. У нее отлегло от сердца.
— Ты сегодня — само очарование, — воскликнула герцогиня. Окинув оценивающим взглядом золотое одеяние гостьи, ее прическу, смотревшуюся по-королевски, Анна улыбнулась: — В нашей туманной отчизне — и такой чудный цвет лица!
Вот чего стоили все опасения Амелии по поводу загара Кэтрин! Анна невольно провозгласила новую моду. Вне всяких сомнений, шляпки на некоторое время будут забыты, и светские модницы станут подставлять лицо живительным лучам солнца.
— Да, — ответила Кэтрин, — в Девоне весной тепло и солнечно.
Гил улыбался, слушая этот, казалось бы, невинный, но тем не менее содержащий вполне понятные посвященному намеки, обмен любезностями. Только что был подан пример, призванный побудить остальных простить Кэтрин се выходку. Хорошо бы, чтобы и дальше все шло так же гладко.
Гости прошли в бальный зал, где среди золота и зеркал, освещенная хрустальным сиянием, блистала элита лондонского общества.
Гил повел племянницу в танце с неожиданным для человека его возраста изяществом. На следующий танец Кэтрин пригласил Эдмунд, следом за ним — ближайший друг дяди, сэр Осгуд Хорнбакл. После танца с хозяином дома, герцогом Мэйфилдом Кэтрин уже знала, что принята в прежний круг.
Кэтрин все танцевала и танцевала, улыбаясь так, что начинало сводить скулы, молясь, чтобы все скорее кончилось.
Доминик взял бокал шампанского, мечтая в глубине души о чем-то покрепче. Он успел отвыкнуть от светского общества, забыл, как скучно и тоскливо бывает на балах.
И все же в одном Рэйн был прав: дамы простили им опоздание и теперь флиртовали с ними, осыпая льстивыми речами и дерзкими взглядами.