— Цыгане всегда так бедно одеты, и в то же время у них так много золота, — сказала Кэтрин, когда они с Домиником шли к соседнему табору, где уже вовсю гремела музыка.
Все пространство перед повозками занимали черные звезды шатров. Запах чеснока метался с сигарным дымом и тонким мускусным ароматом. У одного из костров несколько чернобородых мужчин, сидя на корточках, курили самокрутки.
— Они любят золото за его красоту и блеск. Деньги мало что для них значат.
Доминик улыбнулся.
— Когда звонкая монета кончится, они облапошат первого же попавшегося гаджио и получат еще. Завтра я покажу тебе, как это делается,
— Ты собираешься что-то украсть?
Доминик улыбнулся.
— Было время, когда я этим занимался, но теперь — нет.
— Почему нет?
— Потому что мне это не надо и потому что я умею это делать. Больше мне не надо ничего себе доказывать.
Кэтрин не могла бы с уверенностью сказать, что поняла его ответ, по переспрашивать не стала.
Играла музыка. Кэтрин заметила молодую танцующую пару, а напротив них у костра сидели старый Джозеф и его жена Зинка, громадный живот которой покачивался в такт мелодии. Стоявшая рядом Медела из-за большого живота казалась почти такой же грузной, как свекровь. Кэтрин помахала им рукой, и Доминик улыбнулся.
— Вот видишь, у тебя появился еще один друг.
— Еще один? А кто же первый?
— Я, конечно, кто же еще?
«М-да, скромности ему не занимать», — подумала Кэтрин. Ну, хорошо, пусть сегодня он будет ее другом, а завтра посмотрим.
Доминик принес Кэтрин кружку с хмельным напитком с приятным анисовым запахом. Пастис — называют его деревенские жители южной Франции. Кэтрин с удовольствием глотнула обжигающей жидкости.
— Говорят, хорошая брага получается из воды и цыганских скрипок, — весело заметил Доминик, глядя на покачивающуюся в такт музыке Кэтрин.
Один из музыкантов играл па скрипке, а другой на цимбаломе, инструменте, напоминающем маленькое пианино без крышки, и видно было, как маленькие молоточки ударяют по струнам.
Рука Доминика легла ей на талию, но пастис притупил бдительность, и близость Доминика больше не казалась такой пугающей. К тому же музыка была просто волшебной, и Кэтрин против своей поли начала пританцовывать. Один танец сменял другой, ноги девушки уже отбивали ритм, ладони хлопали в такт, глаза сверкали.
Не замечая того, что делает, Кэтрин приподняла тяжелые волосы и уронила их на плечи. Не сразу заметила она, что Доминик смотрит на нее блестящими влажными глазами. Он отпустил ее и, не отрывая от нее взгляда, отошел в круг, к танцующим цыганам. Друзья обступили его, стали бить по плечам, называя пралом, братом, но он, казалось, не замечал их.
Закинув за голову руки, он стал притопывать в такт музыке. Его глаза, черные и блестящие, ни на миг не отпускали ее. Во взгляде этом, казалось, хранится память о каждом их касании, о каждом поцелуе, и, словно эхо в горах, тепло его взора, отражаясь в зеленой глубине глаз Кэтрин, усиливалось, готовое спалить ее дотла. Он то шел вперед, то отступал, то отвергая, то маня.
Когда он протянул ей руку, Кэтрин была уже готова идти к нему, но помешала Яна. Цыганка, выставив вперед полные груди, засмеялась, глядя в лицо Доминику, повела плечами. И Кэтрин узнала, что такое ревность. Сжав кулаки, она повернулась, чтобы уйти, но не успела сделать и двух шагов, как Доминик обнял ее.
— Пошли, — сказал он тихо, — я с тобой хотел танцевать.
— Но я не умею…
— Доверься своему телу, — шептал он, ведя ее в круг.
А как же Яна? Кэтрин искала цыганку глазами. Как только Доминик втолкнул ее в круг, она заметила Яну.
Та стояла рядом с Вацлавом, и в глазах ее пылала такая ненависть, что, наверное, она могла бы испепелить Кэтрин взглядом.