Войдя в свою комнату, я обнаружил, что в кувшине нет воды, и мне пришлось спускаться по крутой лестнице к колодцу. Возвращаясь, я вынужден был останавливаться через каждые несколько ступенек, сердце мое бешено колотилось, я едва дышал. Добравшись, наконец, до своей комнаты, я выпил почти полкувшина воды и свалился на кровать. Было очень жарко, и я сбрасывал с себя одежду, пока не остался в одной рубашке. Голова была такой тяжелой, что я не мог повернуть ее. И вдруг я почувствовал, что нужно идти, потому что Линда в опасности. Что это было, я не понимал, но отчетливо слышал ее крики и мольбы о помощи. Это, наверняка, пожар, потому что я чувствовал обжигающие языки пламени на своем теле. Я сделал еще одну отчаянную попытку встать с постели, скинуть тяжесть, придавившую меня, и тут голос Линды и жар огня угасли…
То и дело что-то прорывалось сквозь темноту, но это было так мимолетно, что я не мог понять, что же происходит со мной. То острый луч света больно ударял в глаза, то оглушал резкий голос, но разум не повиновался мне. Через какое-то время появился свет. Я начал смотреть и слушать, и обнаружил, что свет лился из фонаря, который приближался ко мне. Я распростер руки и начал искать свою кровать, но матрас мой лежал на полу — каменном, сыром и холодном. Я почувствовал страшную вонь, которой было пропитано помещение, и меня начала мучить нестерпимая жажда.
Фонарь приблизился, и, прищурившись, я разглядел длинную седую бороду и сутулую фигуру старика, который глядел на меня.
— Где я?
— В доме прокаженных, — лаконично ответил он.
— Почему?
— Принесли тебя сюда умирать, так что, молодой человек, поторопись и не причиняй никому беспокойства.
— Но я не собираюсь умирать. Мне уже лучше. Дайте мне, пожалуйста, воды.
— Я же сказал, не причиняй хлопот. Я здесь не для того, чтобы нянчиться с тобой. Я здесь, чтобы убедиться, что ты совершенно мертв, прежде чем положить тебя в яму, которую для тебя приготовили. Так что лежи спокойно.
Он пошел дальше, и я видел, как он склонился над полом недалеко от меня. Я вытянул руку и нащупал еще одну подстилку.
— Этот уже окоченел, Том. Помоги поднять его, — сказал старик, и из темноты появился еще один человек.
Тот, что с фонарем, с трудом взял труп за ноги, в то время как второй поднимал его за голову. Они медленно прошли мимо меня, и я видел мертвеца с неестественно расставленными ногами и волочащимися по полу руками. Скорбная процессия дважды проходила мимо меня, останавливаясь у моих ног. — Давай покончим и с этим? — предложил старик.
— Ага, — произнес его напарник.
Я с трудом приподнялся, а затем встал на четвереньки. Я все еще был в своей рубашке, которая стала жесткой от засохшего гноя. Башмаки остались в Нью Кат, где я сбрасывал с себя одежду в ту ночь, когда болезнь настигла меня. Случилось ли это прошлой ночью, или еще раньше? Не было никакой возможности узнать это. Без своего башмака я едва мог ходить, не говоря уже о том, чтобы бежать.
Я смотрел на могильщиков с отчаянием загнанного в угол зверя.
— Вы не можете живьем похоронить меня, — воскликнул я, стараясь придать своему голосу как можно больше силы. — Мне лучше, уверяю вас. Я хочу выбраться отсюда, принесите мне какую-то одежду — я заплачу вам.
— Мы принесем, — произнес старикан с какой-то ядовитой неторопливостью в голосе. — Нам платят по шиллингу за каждые похороны. И ни пенни за тех, кто уходит отсюда. Правда, Том?
— Ага, — подтвердил Том.
Старик повернулся и что-то прошептал своему товарищу. После долгой тишины, в которую я был все это время погружен, мой слух стал необычайно острым, и я услышал каждое его слово.
— Я знал, что с этим будет трудно, Том, дружище, — говорил он. — Все время орал что-то. Кто-то спрашивал его?
— Нет, — ответил Том.