Однако прежде чем Уинн ответила, Артур продолжил:
– Это все из-за поцелуя? Потому что Клив забрал награду Дрюса?
Уинн закрыла глаза. Но как ей объяснить это ребенку? Она протянула руку и коснулась коленки Артура.
– Это дело далекого прошлого, а не того, что случилось за последние несколько дней, Артур. Мне нужно тебе и остальным детям кое-что рассказать. – Она нервно прикусила нижнюю губу. – Если ты сейчас пойдешь со мной, мы обо всем поговорим, и я отвечу на все твои вопросы.
К ее досаде, Артур сначала помолчал, потом взглянул на Клива, как бы спрашивая его разрешения. Только когда Клив похлопал мальчика по плечу, тот снова посмотрел на нее.
– Ладно, пойду, – вздохнул он.
Уинн поднялась, сцепив руки, а Клив спустил Артура на землю и тоже поднялся.
– Ступай, мальчик. Мы с Уинн догоним тебя через минуту. – Он поймал запястье Уинн. – Ступай, – повторил он, ласково взъерошив волосы Артура. – Найди остальных ребятишек, чтобы они все послушали, что скажет Уинн. Утром мы увидимся.
С упавшим сердцем Уинн смотрела, как Артур исчезает в темноте. Мало того, что сегодня вечером ей предстоит разговор с детьми, когда ей придется объяснить жуткие обстоятельства, связанные с их рождением, так теперь еще она вынуждена разбираться с Кливом.
Как бы вторя ее мрачным мыслям, он рывком повернул ее к себе, действуя не слишком нежно.
– Ну, что скажешь, хозяюшка-колдунья? Ты собираешься прекращать свою смехотворную кампанию по изгнанию меня из Уэльса? Тебе ведь должно быть уже ясно, что от всех твоих действий только становится хуже тем, о ком ты якобы заботишься, – твоим детям. Но на самом деле они не твои, не так ли?
– Они мои, – злобно отрезала Уинн. – И никакому англичанину не украсть их под предлогом того, что дети понадобились отцу – если этот ваш лорд на самом деле приходится отцом кому-нибудь из них.
– Если я раньше в этом сомневался, то теперь верю. В Раднорском лесу нет больше ни одного незаконного отпрыска англичан. И возраст подходящий. Я разговаривал с Дрюсом и Гуинет и даже со стариком Таффиддом.
Уинн почувствовала, что вокруг нее как будто затягивается петля.
– Ребенок мог давным-давно умереть. Или эта женщина, которая, как утверждает ваш лорд, выносила его семя, могла не произвести ребенка на свет – потерять его или вытравить его из своей утробы, как только англичанин уехал.
Даже в темноте она разглядела отвращение на его лице.
– Ни одна богобоязненная женщина не поступила бы так.
– Если бы она чувствовала, что вынашивает семя дьявола, то поступила бы. Никто бы ее за это не осудил! Этих детей породило насилие, не забыли? Зверское насилие, – продолжила она, все больше распаляясь. – Иногда многократное, длившееся бесконечно…
– Прекрати! – резко произнес он, а потом неожиданно с силой притянул ее к себе, удерживая одной рукой за спину, а другой, придвигая ее голову к своей груди. – Не вспоминай прошлое, которое было таким ужасным. Ничего хорошего это не даст. Теперь ты должна думать о будущем. О будущем этих детей.
И хотя его слова прозвучали гневно и требовательно, для Уинн они почему-то послужили утешением. Больше всего она хотела бы забыть о том страшном времени, никогда не вспоминать о мучительных криках сестры, о долгих месяцах ее страданий и ужасной смерти. Но как ей это забыть? Дети служили постоянным напоминанием. А теперь и этот англичанин приводит ее в смятение, пробуждает в ней все эти пугающие чувства. Старую ненависть. Новое желание. И страх, который был сильнее прочего. Ее пугало будущее, грозившее отнять у нее все, чем она дорожила.
Уинн позволила себе еще миг передохнуть, прижавшись к сильному телу, не готовая пока сопротивляться. У нее просто не было сил. Затем она порывисто вздохнула и уперлась руками ему в грудь.
Он не шевельнулся и ничуть не ослабил хватки.