На прохладной траве возле воды тебе будет легче.
– А ты не отравил этот ключ? – она попыталась улыбнуться.
– Я никогда не повторяю один и тот же трюк дважды, – шутливо сказал он, а затем серьезно добавил, – та соль предназначалась не тебе, Мак.
Она умудрилась слегка пожать его руку.
– Я знаю.
Кэл ухаживал за Маккензи четыре дня. Он варил на костре какие-то припарки, пахнущие овощами, после которых боль в руке значительно уменьшалась. Он бесконечно заставлял ее пить воду, есть ломтики сушеной оленины и свежеприготовленного кролика, даже если пища выходила из желудка обратно почти сразу. Он мыл ее и согревал теплом своего тела ночью. Когда Маккензи бредила, и вскрикивала от кошмарных видений, Кэл обнимал ее и говорил о своей любви, о Фрэнки и об их светлом будущем, о том, что они всегда будут вместе, хотя оба понимали, что это сладкая ложь.
Но часто Маккензи не слышала его голоса, не ощущала прикосновений. Они не могли пробиться сквозь окружавший ее туман. Ее собственный мозг превратился в какое-то чудовище, изводившее ее. Маккензи вспоминала смерть отца, слышала свой голос, сначала прогонявший Кэла, потом звавший его обратно. Перед ней, как на параде, проходили самые тяжелые минуты ее жизни, все глупые ошибки, когда-то совершенные ею – все она переживала заново с мельчайшими подробностями.
Даже в минуты просветления ее сознание оставалось больным – яд действовал не только на тело, но и на душу Маккензи. Она казнила себя за то, что на какое-то мгновение поверила в то, что Кэл убил Тони; бранила за то, что доверилась Израэлю и сказала, где выход из тоннеля. Маккензи убеждала себя в том, что все случилось по ее вине.
Кэл пытался успокоить ее.
– Когда Кроссби сообщил мне, что это ты сказала им, где меня искать, я не на шутку рассердился, – признался он. – А когда я увидел тебя среди преследователей, я чуть не рехнулся от злости и обиды. Чего только я не передумал о тебе, пока не понял, что ты имела полное право поверить в то, что я убил Тони. Все свидетельствовало против меня. Я не мог винить тебя за то, что ты почувствовала себя преданной. Я хотел, чтобы ты верила в меня больше, чем я в тебя.
Маккензи фыркнула и вытерла слезы тыльной стороной ладони.
– Мак, никто не может прожить жизнь, ни разу не ошибившись. Нужно научиться прощать себя за ошибки и меня тоже.
– За те годы, что мы проживем вместе, нам придется многое простить друг другу.
Оба знали, что такое будущее – лишь фантазия.
Через четыре дня Маккензи стало намного лучше, и она начала жаловаться на то, что слишком грязна. Кэл делал все, что мог, протирая ее кожу, но все-таки ей явно требовалась ванна с мочалкой.
– Если пройти вверх по течению ручья, то можно добраться до прудка, – предложил Кэл. – Думаешь, тебе пора искупаться?
– Только попробуй удержать меня!
Источник и маленький пруд выглядели, как драгоценные камни, среди грубых пластов известняка и гранита. Пруд был мелким, вода сверкала и переливалась на солнце, но имела какой-то странный цвет.
– Это из-за минералов, – объяснил Кэл. – Если ты внимательно приглядишься, то увидишь их в воде.
Кэл усадил Маккензи на краю пруда и указал туда, откуда из треснувшей скалы сочилась вода. На красноватом камне оседали грязно-белые частицы. Такие же отложения покрывали все дно этого водоема, образовавшегося в неглубокой впадине у подножия скалы. Из этого пруда вытекал ручей, который питал водой их лужок.
– Бьющий из скалы источник несет в своих водах соли. Если ты выпьешь слишком много этой воды, то…
– Это похоже на ванну из фарфора. Здесь прекрасно можно искупаться!
Кэл помог Маккензи снять одежду, затем сбросил свою и помог женщине сойти в воду. Дно водоема было покрыто мягкой скользкой растительностью.