К тому моменту, когда карета остановилась перед виллой сэра Юлиуса, лорд окончательно решил, что ему не будет покоя, пока он не выяснит, в чем тут дело.
Утро следующего дня он провел в саду. С холма открывался такой изумительный вид на город, залитый потоками ослепительного солнечного света, что некоторое время лорд мог размышлять только о том, что красота, величие и безукоризненные пропорции флорентийской архитектуры стали откровением для всей остальной Европы.
Но потом — иначе и быть не могло — его мысли вновь устремились к Флоренчии, и он поймал себя на том, что думает, какую из мадонн Рафаэля она напоминает больше всего.
Сначала ему показалось, что, пожалуй, «Мадонну ди Фолиньо», но тут же нашел несомненное сходство и с другими мадоннами, изображения которых он изучил во всех деталях в период своего увлечения Рафаэлем.
Вскоре к нему присоединился сэр Юлиус, и они просидели в саду до самого ленча, разговаривая о своих знакомых — дипломатах и политиках.
После изысканной трапезы с превосходным вином к главному входу виллы подали закрытую карету, и они проехали через город, а потом вдоль берега Арно к палаццо Соджино.
Когда они проезжали по людным улицам, каждая из которых была красива своей особой красотой, лорда Ми-ера не покидало ощущение, что он ввязался в рискованную авантюру и что она почему-то значит для него очень много.
Он отдавал себе отчет, что каждый раз, когда он думает о Флоренчии, он снова видит страх в ее глазах, чувствует, как вся она содрогается от отвращения при одном приближении князя Винченте.
Невозможно было представить себе что-либо более жестокое, более ужасающее, чем мысль о том, что такая чистая и — лорд был уверен в этом — невинная девушка будет вовлечена в пучину разврата, в котором, как он теперь знал, молодой князь находил наслаждение. Его образ жизни шокировал бы любого человека, обладающего элементарным представлением о приличиях.
Палаццо, к которому они подъехали, не обмануло ожиданий лорда Миера: внушительное здание, окруженное древней крепостной стеной и вековыми деревьями, которые защищали сад на случай непогоды.
Солидное средневековое строение и зубчатые стены были возведены, как он узнал позднее, в тринадцатом веке. За наружной стеной находился огромный двор, а из окон великолепного зала, куда провели гостей, открывался пейзаж такой красоты, что дух захватывало.
Через несколько минут в зал торопливо вошел князь ди Соджино, явно обрадованный их визитом.
— Мой дорогой сэр Юлиус, — сказал он, пожимая гостю руку, — давно вы не оказывали мне честь посещением. Я благодарен вашему другу за то, что он привез вас в мой дом.
Сэр Юлиус улыбнулся:
— Я действительно почти не покидал своей виллы большую часть зимы. Но это настоящий восторг — видеть ваш палаццо еще более прекрасным, чем он был во время моего последнего посещения.
— Я счастлив, если вы находите его таким, — ответил князь.
Лорду Миеру, однако, показалось, что какая-то тень на миг набежала на лицо князя, но он не был уверен.
Они выпили по бокалу вина, затем сэр Юлиус сказал, что предпочел бы спокойно посидеть в зале; князь и лорд отправились вдвоем осматривать палаццо.
Во всех комнатах стояла великолепная старинная мебель. Собрание картин вызвало благоговение лорда Миера. Впечатление усиливалось тем, что они были искусно развешаны на подходящем фоне, а сквозь высокие окна с закругленным верхом струился прозрачный свет, столь характерный для произведений итальянской живописи.
Лорд Миер пришел в восторг от полотна Леонардо да Винчи, был зачарован шедевром Джорджоне.
Затем, когда князь уже обратил его внимание на одну из картин, которая висела в противоположном конце зала, лорд заметил полотно Рафаэля — изображение мадонны с младенцем, которое ему давно хотелось увидеть. Это была «Мадонна Ансидеи».