Здесь мины также не было.
Напоследок пилот зашел в компьютерную. Мертвый металл встретил его отблесками его же фонаря, скелет в кресле оператора иронично оскалился. Человек вздохнул и протянул руку к пульту.
И отдернул. Последнее место, где могла жить мина – это компьютер, но все же… Он снова вздохнул и поднял рентгеноскоп.
И оказался прав. Черная коробка притаилась рядом с выключателем. Как живой, шевельнулся детектор, почуяв излучение прибора. И с натугой, еле пошевелившись, сработало древнее электромеханическое реле.
Некоторое время пилот, обливаясь холодным потом, следил, как медленно – ужасающе медленно, – обдирая приварившийся за десятилетия пластик, сближаются две урановые пластины, слушал угрожающий треск индикатора, орущего о начале цепной реакции, затем выругался и бросился к выходу.
Уран разогрелся, и пластик начал плавиться.
Пилот длинными прыжками мчался к кораблю.
Пластик крупными каплями начал вытекать из-под пластин.
Пилот рванул ручку на себя, и, потеряв открытый фонарь, на девятикратной перегрузке рванул вверх.
Сзади полыхнуло. Затарахтел счетчик. Некоторое время пилот летел, вжавшись в бронеспинку корабля, затем выпрямился и расхохотался – немного истерически, но, в общем-то, счастливо. Затем вытащил из ранца две бутылки коньяка – все, что осталось от лунной базы – и хохотал долго, непрерывно, до изнеможения, пока не пришла пора набирать программу Перехода…