На поляне растёт ёлочка — я её сразу заметил, — метра два вышиной, пушистая, ладная, света ей хватает, вот и красуется на зависть другим. Густые еловые лапы плотно припали к земле. Не ёлка, а прямо-таки шатёр лесной получился. Уже почти вплотную подошёл я к деревцу — ещё два шага и миную его. И тут случилось то, что я даже предположить не мог. Елка словно ожила: вся заколыхалась, нижние ветви разом кверху поднялись, — словно невидимая пружина сработала, словно внезапный вихрь прошёлся под ними. И вдруг… передо мной, на расстоянии меньше метра, возник кабан. Среднего размера, поджарый, тёмно-бурого окраса, он оказался на моём пути так внезапно, что я даже глазом не успел моргнуть. Острый пресновато-кислый запах кабанятины резко ударил мне в нос.
О том, что кабаны очень осторожные животные, я, конечно же, знал давно. Увидеть вепря в дикой природе большая удача. Эти лесные звери обладают исключительно хорошим слухом и обонянием, чувствуют опасность на очень большом расстоянии и, заподозрив что-либо неладное, всегда стараются бесшумно скрыться с опасного места. А тут такое?!
Я ещё плотнее прижал к своей груди кошёлочку с земляникой, словно опасаясь, как бы кабан не отнял у меня лесное сокровище. В какое-то мгновение мелькнула мысль: окажись я на четвереньках возле этой самой ёлочки, то стоять бы мне сейчас с кабаном, как говорится, нос в нос на расстоянии полушага. Сколько длилась по времени эта нежданно-негаданная встреча, сказать не берусь — у страха глаза велики. Мне показалось, что нескончаемо долго. Я даже успел хорошенько рассмотреть моего кабана. Узкие кабаньи глазки глядели на меня в упор, излучая дикость и жгучий холод дикого зверя. Мысли о том, что кабан может напасть, сбить меня с ног, почему-то не было. Осмысление случившегося пришло позже, а пока я стоял как вкопанный перед лесным зверем. Вепрь первым нарушил наше «противостояние на лесной поляне», развернулся резко на 180 градусов и молниеносно скрылся в еловом подросте березняка. Лишь покачивающиеся упругие еловые ветви напоминали о том, что кто-то нарушил их покой. Кабан скрылся. Я даже не услышал шума удаляющегося зверя — словно он не убежал, а улетел на невидимых крыльях. Минуту-другую я оставался неподвижным: а вдруг этот кабан здесь не один, а затем ради любопытства заглянул под ёлку. А там было самое настоящее кабанье логово. Выстеленное сухим папоротником, травой, оно представляло собой цельную камеру, которую; встревоженный зверь разломил надвое. Видимо, логово служило кабану продолжительное время — пол был плотным, умятым.
Теперь, когда бываю на этой лесной полянке, обхожу ту ёлочку стороной — кто знает, а вдруг вновь кабану сон испорчу? Всякое может быть — лес полон загадок.
Лисья столовая
У всех на слуху известная русская сказка, в которой хитрая лисица старика перехитрила рыбку у него с воза умыкнула да ещё потом посодействовала волку хвост в проруби приморозить, сославшись на то, что сама, мол, морозными лунными ночами хвостом рыбку подлавливает.
Ой да лисица! Сколько хитрости в ней таится! Только сказка сказочкой, но рыжая плутовка действительно ой как охоча до свежей рыбки и сама не прочь порыбачить у проруби в надежде на богатый улов. И иногда ей это удаётся.
Слышал я от старых рыболовов истории о том, что любят лисы посещать ночами свежие лунки, проделанные рыбаками накануне. Если мороз не сильный, то вода в проруби долго не замерзает. А как известно, зимой рыба подо льдом без кислорода сильно бедствует, вот и тянет её на свежий воздух подышать. А лисица тут как тут. Рассказывали любители подлёдного лова, что наблюдали, как лисы всю ночь у лунки дежурили, пытаясь зазевавшуюся рыбёшку подцепить. А иногда рыбаки сами лисиц к своим лункам приваживают — оставят возле рыбью мелочь лисице на прикорм, вот и ходит каждую ночь Патрикеевна за рыбкой, словно сторожит рыбацкую лунку.
Хорошо других послушать, а лучше, конечно, самому своими глазами увидеть. И вот однажды мне такая возможность подвернулась.
Дело было зимой. Решил я погожим деньком сходить на лесную речку. День был солнечным, с лёгким морозцем. Минувшая оттепель уплотнила снег, присыпав его небольшой порошей, и теперь идти по нему на лыжах было одно удовольствие. Вышел я на небольшую безымянную речушку и отправился по её крутому заснеженному берегу в сторону известных мне бобровых плотин. После того как обустроилось на речке бобровое семейство, она стала полноводной — вода подступила под самые кромки берегов, шумит подо, льдом, перебирает потоком над собой ледяные уступы. Снег по берегам истоптан многочисленными заячьими маликами — хорошо жировать в прибрежных березняках-осинниках — много тут сочных побегов. Заходят на речку и куницы — вон парные крупные следочки в куньем нарыске вдоль берега тянутся. А это едва приметная горностаева стёжка — вынырнул зверёк из-под снега, пробежал метр-другой и вновь в снежную колыбель ушёл — мышей выслеживать, а заодно и от хищников — филина да лисицы — спрятаться. А вон и ровненькая цепочка лисьих следов по самому центру речного русла тянется — сошла рыжая с заснеженного берега и побрела вдоль реки. След раннего утра не успел ещё загрубеть на морозце. Шла, видно, не спеша, с толком русло обследовала: сойдёт с центра, потопчется у береговой кромки, потычется носом в снег и опять в дорогу. Не зря, думаю, рыжая тут бродит — какое-то дело замышляет — на ледяном полу ни рябчика зазевавшегося не словишь, ни мышонка не сцапаешь. Посмотрел я вперёд по руслу — а лисий след все по речке тянется, не сворачивает. Прикинул я, что лиса может ещё с километр пройти, а уж потом хочешь — не хочешь, придётся ей выбираться на берег — бобровая плотина дальше дороги не даст.
Задумал я дальше по лисьему следу пройти — может быть, что-нибудь интересное увижу. И не ошибся. Иду осторожно. Пороша лёгкий ход лыжам даёт, лыжня не скрипит, не шуршит. Дошёл до речного изгиба. Слышно уже, как вода шумит на перекатах бобровой плотины. Впереди непролазная черёмуховая поросль