Более,
И в Гейдельберге до сих пор
Все тот же изучают вздор!
А дома ждет тебя позор:
В карманах пусто – хоть бы грош!
Добро, коль службу ты найдешь,
Как парень грамотный, в печатне,
Но кой-кому в шинке приятней
Пьянчугам подавать вино,
А спился там – пошел на дно…
Таких встречали вы и сами:
Колпак на каждом с бубенцами!
Завтра, завтра – не сегодня
Кто, как ворона «кра, кра, кра»,
Твердит: «До завтра, до утра!» —
Тому колпак надеть пора.
* * *
Глупец, кто, внемля голос божий:
«Спеши, чтоб не взыскал я строже,
Исправься, грешный путь забудь!» —
Сам не спешит на правый путь:
Мол, нынче неохота, лень,
Живу, мол, не последний день, —
Исправлюсь завтра. Кра, кра, кра!
А доживет ли до утра?
Дурак себя же мучит тяжко,
И все отсрочка, все оттяжка!
А грех и глупость – тут как тут —
С весельем рядышком идут.
Клянется часто сын заблудший:
«Уж завтра-то я стану лучше!»
Но это «завтра» никогда
Не наступает, вот беда!
Как снег растаявший, как дым,
Заветный день неуловим.
И только одряхлев, глупец
В то завтра вступит наконец,
Расслаблен, немощен уже,
С тоской раскаянья в душе.
Спеши сегодня лучше стать —
Не будешь завтра так страдать.
Звучало нынче божье слово,
А прозвучит ли завтра снова?
Кто исправляться завтра любит
И все грешит, тот душу губит.
О караульщиках своих жен
Кто охранять стрекоз возьмется
Иль воду наливать в колодцы,
Пусть за женой следить берется
* * *
День-два хороших, сто плохих
У глупых стражей жен своих.
Коль истинно честна жена,
За нею слежка не нужна,
А коль жена блудлива, лжива,
То своего добьется живо
Какой ни учреди надзор,
Возьми все двери на запор,
Ставь караульных у ворот, —
Она всех за нос проведет.
И в башню заточи, иная
Родит младенца, как Даная.
А Пенелопу – без надзора —
Хоть осаждали ухажеры,
Но мужу двадцать лет она,
В разлуке с ним, была верна!
Кто знает, что наверняка
Ни разу не бывал пока
Женой обманут, что жена
Заботлива, добра, неясна,
И не боится он измены,
Тот истинно супруг блаженный.
Хоть будь красавицей жена,
Но если дурой рождена,
С ней, как с глухой кобылой, мука:
Как ни причмокивай, ни нукай, —
Пошел на ней пахать, – бог мой! —
Бороздки ни одной прямой!
Жена, что служит всем примером,
К таким привержена манерам:
Глаз на мужчину не поднимет,
Словца любезного ни примет,
Боясь, что льстивый хват-угодник —
Злой волк в овечьей шубе – сводник.
Париса некогда сама
Елена не сведи с ума,
Дидона не прельстись Энеем, —
Судьба была б добрей к обеим!
О прелюбодеянии
Где смотрит муж сквозь пальцы, там
Жену с чужим он сводит сам:
Там кошке смех и плач мышам.
* * *
Хоть любодействуй в наши дни,
Хоть походя кого толкни, —
Оно теперь и не грехом
Считается, а пустяком!
И в грешном Риме святость брака
Не смели осквернять, однако —
Что Цезаревы нам законы,
Что Юлиевы нам препоны?![43]
Дом, где хозяин Ганс-тюфяк, —
Содом: «Ты дура!» – «Сам дурак!»
«Ты начала!» – «Молчи!» – «Отстань!»
Так день-деньской раздоры, брань, —
Летит горшок, шумовка, тяпка,
А муженек, растяпа, тряпка,
Лицо – в ладонь и норовит
Прикинуться, что крепко спит.
Стар иль во цвете лет супруг,
Все женам нынче сходит с рук,
Все переварит муж-ублюдок, —
Луженым стал мужской желудок!
Мужья, подобные Катону,[44]
Который в Риме в годы оны
По доброй воле был рогат,
Жену свою сдав напрокат, —
Не станут плакать, в драку лезть,
Супружества спасая честь.
Коль муж, уверясь, что жена
Заведомо пред ним грешна,
Жить продолжает с нею, он,
Я полагаю, не умен:
Он сам способствует жене
И впредь блудить на стороне.