Бери шинель, пошли… Куда?
Перестройку встретили как долгожданный час истины: теперь все изменится к лучшему. Пришедший к власти интеллигентный врач Наджибулла по-восточному амбициозен. Но ведь влиятелен и деятелен. Ему можно оставить Афганистан, а самим с гордостью вернуться домой: мы свое дело сделали, враг не прошел. Вот и о войне стали писать без дурацких эвфемизмов: «Организация учебного боя в условиях, приближенных к реальным». Едва ли не с посмертным вручением орденов «передовикам соцсоревнования». Но что это? Неужели там, в Москве, все посходили с ума? Перед выходом «на караван» солдат находит листовку, подписанную теми же «прорабами перестройки»: «Бери шинель, пошли домой». Понятно, куда девать цэрэушно-моджахедскую версию «Красной звезды». Но вот московскую листовку? Куда теперь идти солдату, если завтра и так все выйдем?
А вышли все-таки с достоинством. Совсем не так, как через пять лет входили в Грозный. Чего это стоило, знают немногие. Если бы только галоши, солярку да дрова жертвовали хозяевам дорог и перевалов! Уже в 1988-м у бандглаварей стали появляться, как мы их называли, исламские замполиты – талибы. Они отличались тем, что с советскими, как правило, не общались и любого парламентера встречали «приветливым взглядом исподлобья»: с вами, шурави, мы после поговорим… Логика времени в экспрессии лозунга: «Не допустить второго Мейванда!» Это название из истории другой войны – англо-афганской. Тогда, в ХIХ веке, из 17-тысячного английского корпуса в живых остались 46 человек, среди которых – прототип доктора Ватсона. «Мейванда» не было. Девятимесячный вывод войск, конечно, не всегда сопровождала медь оркестров. Да и за десять лет наш контингент обновился, в том числе в моральном смысле: были и такие, кто домой вез не только купленный в духане мельхиоровый перстень. Но вслед за привычным: «Я вас туда не посылал!» все с большей дерзостью Родина всем возвращающимся адресовала вопрос: «Вы понимаете, что вы – агрессоры, убийцы, к тому же позорно проигравшие войну?» Вместо задержавшегося ответа – слова из песни, которые уже никто не перепишет: «И отплясывают рьяно два безусых капитана, два танкиста из Баглана на заплатанной броне». Проигравшие ведут себя, пожалуй, иначе.
Памяти Жоры и Андрея
В полночь 27 декабря 1979 года первой по сухопутному маршруту на термезский мост через Аму-Дарью вышла боевая разведывательно-дозорная машина дислоцирующейся в Душанбе 201-й Ленинградско-Гатчинской мотострелковой дивизии. В 9.35 15 февраля 1989 года уже в обратном направлении речку Кушку пересек замыкающий последнюю колонну грязный танковый тягач. На его кузове сквозь снежную пелену читалось: «Ленинград – Всеволожск». Наверное, отсюда призывался один из последних солдат десятилетней афганской войны.
Она оказалась для каждого своей, в том числе в ее личном и узкопрофессиональном измерении. Офицер разведотделения Ферганской воздушно-десантной дивизии старший лейтенант Георгий Татур погиб недалеко от Кандагара в 1980 году – одна из первых афганских потерь среди моих коллег-переводчиков. В числе последних – капитан Андрей Шишкин, подорвавшийся 29 января 1989 года под Шиндандом по дороге к своим из расположения только что наконец «договорившегося» с шурави об их (нашем) свободном проходе домой отряда моджахедов…
Горячие краски Афганистана
Недоеденный арбуз ташкентской пересылки.
Маленький образ. Потерянный? Брошенный?
На полу таможенного зала.
С Богом!
Бесцветное марево Кабула.
Краски, непривычные для европейского прищура.
Ультрафиолетовые силуэты над палящим асфальтом.
Развевающиеся одежды дерзко красивых героинь Шахерезады.
Лицей.
Орлиный профиль. Зеленая чалма.
Семенящие фигуры в черном.
Нейлоновые сетки паранджей.
Шариат.
Синий искореженный троллейбус.
С персидской вязью маршрутной таблички.
«…конечно же, нелепо кричать тебе на весь троллейбус:
“Привет!”»
Разноцветные пунктиры вагончиков – дуканов.
Изящные блюдца японских динамиков.
Сытные туши аполитичных дынь.
Дуканщик деловито перекрашивает
красный прилавок в зеленый.
Конформист?
Восток – дело тонкое.
…не тоньше купюры.
Настырно гудящие «тойоты».
Величаво жующие горбатые коровы.
Жонглер – регулировщик в черном галстуке.
Хозяин пяти углов.
Дворец Амина на торжественном возвышении.
Если пристроить к нему одиннадцать таких же,
получится здание Двенадцати коллегий.
Зачем? Диктаторы управлялись сами.
Пристегните ремни.
Вы умеете пользоваться парашютом?
Спирали черного гула.
Янтарные огни удаляющегося пригорода.
«Меняю Купчино на Юго-Запад».
Дрожащий тюльпанчик пилотского ночника.
Ослепительные ромашки полуночных перестрелок.
…к сердцу прижмет, к черту пошлет…
Какая из них Венера?
Соблазнит одним взглядом.
Чтобы не думал о «стингерах».
Буру бэхайр. Счастливого пути!
Барбухайка. Мерседесовский кузов на зиловском шасси.
Интеграция в действии.
Аллах. Аляповатая автомобильная наклейка.
Генералиссимус ветрового стекла.
Унылая пятитонка глиняных куполов.
Бирюзовые фонтаны минаретов.
Какого цвета Герат?
Наверное, старой Бухары.
Могила Алишера Навои.
Бесмелля-оль-рахман-оль-рахим. Вечность.
Четки, барельеф Ленина, пистолет.
Стол секретаря горкома.
Кто кого?
Цок, цок, цок, грузовое такси иранского квартала.
Рубиновые гранаты по курсу за рубль – чек – 5 кг.
5,45 х 30 в двух рожках, стянутых синей изолентой.
Раскаленная броня. Возьми подушку. Вперед!
Здесь не получают отделы,
здесь берут караваны
мужчины – не по стечению хромосомных обстоятельств.
На пыльном персидском ковре – спелый
холодный арбуз, красный.
КРАСНЫЙ!
За сожженным КамАЗом
бетонка свернет на Среднеохтинский…
Кабул-Герат,
сентябрь 1988 г.
Письмо из Афганистана
Сегодня я был почти дома.
Впереди, в трех километрах,
переливались разноцветные огни мирных перекрестков
засыпающей Кушки. Советский Союз.
Не верится!
За спиной трассирующими очередями
возвращал к реальности всегда бодрствующий Афганистан.
Одни и те же купола сопок.
Безразличная к пограничным знакам гипотенуза кривого шоссе.
Одинаковые огни.
Тут и там.
Только изо всех вечерних цветов
зеленый здесь – самый редкий,
видимо, слишком мирный…
А там – пять зеленых точек.
Может, П-О-Ч-Т-А.
Ты меня слышишь?
Ведь всего три километра…
…заполняя таможенный листок,
опять придется отвечать на дурацкий вопрос:
«Цель въезда в СССР?»
Я тебе доверяю
сердцевидный клубок своей судьбы,
который так трудно распутывается.
Может, тут ничего?
«Барханы, барханы, барханы, барханы, как вдаль уходящий верблюд…»
О чем пронзительно кричит муэдзин?
Пространство, заполненное чужой жизнью?
Нужно ли доказывать, что Аллах не акбар?
Или будем смотреть, как по «Клубу кинопутешественников»?
Объяснять мир или изменять его?
Как быть с монастырем и уставом?
В каком уставе записано, что учиться стрелять следует раньше, чем читать?
Не судите о… Побывайте в…
– Вы кто? – Лещинский, телевидение.
– Сейчас. Ага. Вот. Не пускать. Оперативный сказал.
Пустой ящик. Надпись: ОК СНАР.
Окончательно снаряженный.
О’кей, чап. Давай, парень!
А может, здесь вообще лучше?
Или они там, на мальцевском рынке?
Вдовы Афганистана!
Верните кольца
на правый безымянный.
Ваши, ставшие ничьими,
сгоревшие лейтенанты
все равно живее
румяных кооператоров.
Что вспомнится в ненастную погоду?
Быть может, макраме из парашютных строп…
Нет, не меняйте вы дверного кода,
Он все равно когда-нибудь войдет…
И разлетятся испуганной стайкой…
Гомон, бедлам.
И опять все сначала…
Что это? Смех? Или все же отчаяние?
Вертится, вертится тумбалалайка…
Какая музыка была,
Какая музыка звучала!
Турагунди,
октябрь 1988 г.