— Вот ты где! А я с ног сбилась, ищу тебя. Старшина зовет.
— Не выдумывай, пожалуйста, я у него отпросилась. Боря, познакомься, это моя лучшая подруга Маша Скворцова.
— Я много слышал о вас от Нины, — сказал Борис, принимая в обе руки неохотно протянутую руку Маши.
Он сказал правду, я, по-моему, обо всех моих близких рассказывала ему.
— Я тоже, — сухо ответила она.
— Ладно, ты, Маша, садись. А ты, Боря, продолжай!
— Да я уже вроде бы все рассказал. Отлежал в госпитале. Выписался. Сегодня уезжаю. Снова воевать буду. Вот и все, Нинуля.
Машка исподтишка присматривалась к нему. Мне кажется, она до сих пор все-таки не верила в его существование и считала Бориса просто плодом моей фантазии. И теперь ей, конечно, надо было не только рассмотреть, но и понять его.
— Уезжаешь сегодня? — переспросила я. — А как же…
Я осеклась под грозным Машкиным взглядом.
— Как же мы? — досказал он. — Я тоже об этом думаю. Знаю одно, надо сделать все, чтобы быть вместе. Ну не в одной части, так хотя бы рядом. Но как это осуществить, ума не приложу. Вы скоро кончаете?
— В конце декабря.
— В конце декабря, — повторил Борис, — в конце декабря… А куда будет распределение, еще неизвестно?
— Говорят, что отличникам можно будет по желанию идти на фронт. Но пока это только разговоры, кто знает, как все получится.
— Это было бы великолепно, — оживился Борис, — я же как раз там. Так что давай учись на «отлично»! И все будет в порядке!
— Скажите, Борис, — вмешалась Маша. — Неужели вы будете спокойно летать, если будете знать, что жизнь этой девочки…
— Я не девочка, не смей!
— …жизнь этой девочки будет в опасности?
— Дорогая Маша, ведь вы знаете Нину не меньше, чем я, и прекрасно понимаете, что независимо от того, есть я или нет, она сделает все, чтобы попасть на фронт. Правда же? Так если она будет рядом со мной, мне будет спокойнее.
— Я смотрю, вы взрослый и серьезный человек…
— Марья считает, что ты староват для меня.
— Подожди, помолчи минуточку, Нинка, дай мне сказать. Вы, Борис, взрослый и серьезный человек, и не можете же вы вправду смотреть на нее как на невесту. Я, может быть, что-то не так формулирую, вы постарайтесь понять меня.
— Я вас понимаю, —с улыбкой сказал Борис, — вы считаете, что я несерьезно отношусь к Нине, так?
— Так.
Черт знает что! Они говорили обо мне, совершенно не считаясь с тем, что я сижу рядом. Пошли-ка вы оба к дьяволу! Я встала, но Борис задержал меня.
— Одну минуту, Нинуля. Вы, Маша, неправы. Я знаю, что Нина еще…
— Что это за «еще»? Что я — «еще»?
— Еще не такая старая, как я, — засмеялся он. — И тем не менее, Машенька, все это оказалось для меня гораздо более серьезным, чем я мог предположить. Наверное, поэтому я очень рад, что познакомился с вами. Я буду спокойнее за Нину, зная, что рядом с ней такой надежный друг.
Машка клюнула на эти слова и немного оттаяла, даже постаралась улыбнуться ему на прощание.
— Ладно, — сказала она, — мне идти надо. И ты, Нина, не очень задерживайся.
Она ушла. Мы дождались, когда Маша вошла в дом, и, сами не зная почему, расхохотались.
Борис все еще держал меня за руку, и казалось совершенно невозможным, что через несколько минут это кончится, и его не будет со мной, и я не смогу вот так чувствовать его рядом, и глядеть на него, и быть такой счастливой.
Гешка заглянул под стол и показал мне на ногу тетки, отбивающую такт. Ножка была сорокового размера.
А через день в большой комнате поставили елку, и когда мы утром проснулись, она стояла нарядная. А за окнами еще не рассеялся ночной мрак; и в комнату через заснеженные узорные стекла проникал синий-синий свет. Гешка упорно убеждал меня потом, что насчет синего света я присочинила, но мне и сейчас видится то морозное утреннее окно, стоит закрыть глаза.
— Скоро Новый год, — сказала я.
— Да, — ответил мужчина, стоявший рядом со мной у борта. — Грустно, да?
— Нет, не то чтобы грустно, а Новый год встретить в дороге неплохо.
— Странно, почему же?
— Говорят, что как встретишь Новый год, так он и пройдет. Значит у меня весь сорок третий пройдет в дороге.
— А что в этом хорошего?
— Ну, подумайте, в какой дороге можпо провести весь год в такое время? Только на фронте. А мне больше ничего не надо.
— Да? — удивился мой собеседник. — Вот вы какая боевая?
— У меня на фронте папа и брат. Мы с Гешкой всегда жили одной жизнью. И вот сейчас он воюет, ему тяжело. Да и не только ему… А я разве могу сидеть в тылу в такое время? Не могу!
— Вы сейчас куда направляетесь?
— Ну, я не знаю, в какую часть попаду, но уж во всяком случае сделаю все, чтобы быть на передовой, честное комсомольское.