Про него верно Розенталь говорит…
«Входит Татаринов, его радушно встречают, но он мрачен.» Александра Павловна. Что это вы так мрачный, Иван Петрович? (Беспокойно.) Случилось что-нибудь?
Татаринов. Нет, нездоровится. С желудком что-то неладное, завтра к доктору пойду. Какой-нибудь в ресторане накормили.
Анфиса. Вы откуда?
Татаринов. Откуда же! — из городского сада. С Федром Ивановичем там сидели, он пиво пил, а я ничего не стал. Ну, конечно, Розенталь. Но только (разгорячась и ходя по комнате) я больше этого терпеть не стану. Пусть у Федора Ивановича будет хоть гений, а я этого терпеть не стану. Эта… развратнейшая личность, этот нахал Розенталь…
Александра Павловна. Опять?
Татаринов (останавливаясь). Вы знаете эту собаку в саду, приблудная какая-то, все её знают, вертится постоянно? (Мрачно.) Жучкой её зовут.
Александра Павловна. Не знаю.
Татаринов. А, Господи, её все знают. Но только черт её знает, откуда она. И вот сегодня вертится она вокруг нашего стола, а Розенталь говорит шёпотом Федору Ивановичу: «посмотри, как нынче Татаринов мрачен». Ну, а я, знаете, нездоров, и мне даже приятно показалось, что такой негодяй тоже имеет человеческое сердце. И что же? «Это оттого, говорит, Татаринов так мрачен, что не знает верно, кто Жучкин отец, и не может назвать по отчеству». А?
Обе женщины смеются.
Татаринов (горько). Смешно? И вот такое кабацкое остроумие всегда будет иметь успех, а то, что я не подаю ему руки, то, что я член совета сословия присяжных поверенных…
Анфиса (примирительно). Да оставьте, голубчик, да охота же вам! Болтун, говорит глупости, а, в сущности говоря, — очень безобидный и даже хороший человек.
Татаринов. Я буду жаловаться на него в совет.
Александра Павловна. Ну и жалуйтесь. Пусть ему зададут хорошенько. Ну, а что Федя?
Татаринов. Там эта Беренс…
Обе женщины. Что?? Беренс?
Татаринов. Успокойтесь, все обошлось прекрасно. Я как раз и рассказать хотел, что совсем наоборот. Можно говорить? Впрочем, вы обе…
Александра Павловна. Да, обе. Говорите.
Татаринов. Ну вот, сидим мы это за столиком тут, и Нина Павловна с нами была, и вдруг эта Беренс подходит к нам прямо к столику, — вы представляете себе эту дерзость? — колышет этак шляпой и говорит: «Федор Иванович, я случайно осталась одна, не можете ли вы проводить меня до дому?» Нина Павловна даже побледнела, а я…
Александра Павловна. Да ну, скорей же говорите.
Татаринов (торжественно). И Федор Иванович взял её за руку, вот так, и просто отвёл от стола, как ребёнка или как собаку, и сказал ей только два каких-то слова, и она ушла одна, как пришла. Но если бы видели, как она уходила.
Александра Павловна (смеётся). Я представляю!
Анфиса (мрачно). Мне её жаль.
Александра Павловна (с негодованием). Её-то? Ты совсем… порешилась, Анфиса.
Татаринов. Скажу по правде, и мне её жаль стало — уж очень гордо она пришла и уж очень… жалко она ушла. И хотя Федор Иванович был вполне вежлив…
За окном тревожные голоса.
Ниночка (в окно). Саша, ты здесь? Саша!.. Саша, ты знаешь, Померанцев застрелился.
Александра Павловна (хватаясь за грудь). Ах, какой ещё Померанцев?
Петя. Мой товарищ, гимназист. Он под Новый год у вас был. Прямо в сердце.
Татаринов. Да когда же это? Не больше часу, как я ушёл из саду.
Ниночка. Вы только что ушли, прибегает Петя и говорит…
Александра Павловна. Зайдите, Петя, расскажите.
Петя. Не могу, Александра Павловна. Мы, гимназисты, решили дежурить около него ночь.
Анфиса. Петя, это он от любви?
Петя (поучительно). Разве только любовь и есть на Анфиса Павловна? Есть и другие проклятые вопросы.
Ниночка. Он любви не признавал.
Анфиса. Цветов ему хороших насобирайте. Цветов…
Ниночка (плачет). Мы и то все розы в саду обломали. И дядя Федя с нами ломал.
Александра Павловна.