В итоге мы разминулись, и я продолжал собирать ягоды один. Когда по крутому, заросшему травой склону я снова поднялся на вершину холма, к разрушенной церкви, у меня был полный берет ягод.
Сара была там. По усыпанному веснушками лицу тянулась длинная, от ноздри до уха, царапина цвета жирной земли, и она действительно была выпачкана землей. Сара стояла перед колонной, словно бросая вызов лику, изваянному на капители.
Собранные ягоды рассыпались у ее ног.
Но одну ягоду она держала между большим и указательным пальцами, и черный липкий сок стекал по руке в углубление согнутой ладони.
У меня на секунду, неизвестно почему, перехватило дыхание, словно от страха. Сара меня еще не заметила. Как только я смог говорить, я позвал ее.
Она медленно повернулась ко мне, положила руку на колонну, чтобы вытереть, и на колонне осталось темное ноздреватое пятно; лик Стража возвышался над ней, словно грозовая туча, у него была грива как у коня и рана в боку.
Я продолжал видеться с Капитаном, проводил с ним час-другой; на пустынной террасе две огромные сосны, отмечавшие границу между его и моим участком, отбрасывали тени, которые с каждым днем все раньше удлинялись и заострялись, и он начал помаленьку расспрашивать меня о своей жене.
Увидев однажды, что мы вдвоем отправились в лес, он потом расспрашивал меня вроде как в шутку — Капитан был мастер на такие шутки, грубоватые и мрачные. Но когда он узнал, что Сара проводит целые дни одна у разрушенной церкви, перед строем серых колонн, общаясь с каменным ликом, то принялся расспрашивать меня с настойчивостью, в которой чувствовались суровость и тревога, хотя он изо всех сил старался не выказывать этого.
Но что я должен был ему сказать? Много ли я, в сущности, знал о Саре?
Сара подолгу оставалась на холме, чтобы беседовать со Стражем. О чем именно — я мог только догадываться. Я больше не ходил к разрушенной церкви. Но я знал, что она там, стоит перед Стражем, словно хочет увидеть отражение своего лица, своих коротких ярко-рыжих волос с узкой полоской цвета стали над левым виском в этом лике из серого камня, в удлиненных пустых глазах, которые послеполуденное солнце покрывало позолотой, густой и тягучей, как мед.