— Так в чем хрень?
— Во всем. В тоне повествования, в подходе к писательству в целом. Я бы сказал, что это похоже на Бридана, вернее, не на самого Бридана, а манеру письма и мышления в общем, которая сосредоточена исключительно на писателе и уводит в сторону от основной темы. Не обязательно это быть Уэльсу, только все равно все на него сворачивают, и почему-то ни у кого не получается искренне. Уверен, ты честно старался отобразить то, что думаешь, и не играл на публику, но что вышло, то вышло.
Алун по-прежнему не поднимал глаз.
— Значит, все в помойку?
— Увы. Извини.
— Ты хочешь сказать, я уже не могу отличить хрень от не-хрени?
— Нет. Я хочу сказать, что если ты собираешься создать серьезное произведение о родных местах и о своих соотечественниках, то нужен совершенно другой подход: будто бы ты не прочел ни одной книги. Ну, может, не совсем так…
Прежде чем Чарли произнес следующее слово, Алун почувствовал, что близок к обмороку; правда, раньше он никогда не терял сознание и теперь не мог сказать с уверенностью, действительно ли ему совсем плохо. Дурнота прошла через несколько секунд, во время которых с трудом удавалось удержать внезапно потяжелевшую голову — еще одно незнакомое ощущение. Вдобавок Алун внезапно вспомнил, кто такой Блетин Эдвардс: он появлялся на валлийском телевидении в конце шестичасового выпуска новостей и пару минут натужно острил по поводу пикантных происшествий, случившихся в Уэльсе за минувшие сутки. В очередь с Эдвардсом работал другой тип, у того деликатности и остроумия было еще меньше. Звали его вроде Говард Хауэлл, он был лет на тридцать моложе Алуна Уивера и не такой представительный на вид, а вот поди же ты — их перепутали. Спасибо