И, разговаривая вроде бы с собой, Федор ножиком быстро проделал столь нехитрые операции. Когда же Комолов сообразил, что произошло, было поздно сопротивляться.
— Я думаю, — очень серьезно сказал егерь, — что такие действия самосудом назвать нельзя. Идем.
Обескураженный Антон поплелся за егерем. Комолоаа охватили бешенство и стыд.
Егерю было не до переживаний Антона. Федор думал о предстоящем разговоре со Стешей. Как ни верил Зимогоров: не погиб Семен Васильевич от усыпляющей пули, он, однако, не мог поручиться, что, выбравшись из ямы, инспектор, раненный, не сгинул, обессилев, при переходе. Да и куда Семен Васильевич направился, егерь не знал толком. И об этом обо всем теперь нужно рассказать его жене.
Щедрый костер, разведенный Стешей, дымил с такой силой, что с патрульного пожарного вертолета его можно было бы принять за начинающийся пал. Но егерь не попенял Стеше. Она старательно кашеварила у огня и словно избегала глядеть в сторону егеря. И чай их ждал, и пшенка с копченой изюбрятиной булькала и паровала в чугунке, и, судя по духу, еда была вкусна.
— Поговорить нужно, Степанида Кондратьевна, — сказал Федор, присаживаясь подале от гудящего огня. Егерь скорее почувствовал, чем приметил, перемену в поведении Стеши. Она сделалась вроде бы собраннее, особо размеренными и четкими стали ее движения.
— Рассказывайте, что там натворил Комолов. По вашему виду заметно — не с добрыми новостями. Да и меня величать опять начали, — Стеша, будто заведенная, машинально достала сухари из котомки.
— Однако… — вздохнул Зимогоров, покосившись на Антона, устроившегося за его плечом. — Случай серьезный…
— Я слушаю вас… — сказала Стеша, поправив у щеки по вязанный по-покосному платок. Крупные карие глаза ее оставались ясными, только губы она поджала.
— Вы о достоинстве тут говорили, — начал Федор Фаддеевич. — Так вот соберите его, достоинство-то свое, в кулак… И не перебивайте меня. Терпеливо слушайте. Я знаю, вы человек достойный, и Семен Васильевич, муж ваш, очень хороший человек… Так заради него выслушайте и будьте терпеливы…
— Да-да… — сказала Стеша. — Да-да.
— Слова хорошие после дела, Степанида Кондратьевна.
— Да-да… — кивнула жена инспектора.
— Стрелял Антон по вашему мужу… Вы о достоинстве своем помните… Если вы мне не простили самосуда, то себе-то вы простите куда больше. Слышите? Сядьте, сядьте.
— Да-да… да-да, — закивала Стеша, усаживаясь, и принялась ломать веточки, валявшиеся около костра. Федор начал рассказывать, что знал и о чем догадывался.
Он остановился, будто запнулся, когда Стеша протянула руку к ложке, взяла ее и помешала варево в чугунке. И потому, что Стеша слушала не перебивая, будто не о ее жизни шел разговор, не обо всей ее настоящей и будущей жизни, егерь говорил грубее, чем следовало, и, понимая это, злился на себя и боялся, что вот-вот страшное спокойствие Стеши оборвется, и она вскинется и заголосит. Но жена инспектора, слушая егеря и друга Семена, осторожно, стараясь не брякнуть, достала из котомки две алюминиевые миски, которые Федор взял, конечно, только из-за нее, сняла с огня чугунок и стала накладывать в них пшенку с кусками изюбрятины.
— …Нам надо пойти в заказник и искать Семена Васильевича там. Поняла? — закончил Федор.
— Да-да, — ответила Стеша, пододвигая егерю миску. — Вы очень громко говорили там, в распадке. Подошла я и все слышала. Мой муж, если он жив, не мог поступить иначе. А переживания… — они мои, и никто не может отнять их у меня. Только не в них дело… Надо идти — пойдем. Ты еду попробуй. Я вроде посолить забыла. И передай миску этому… Антону передай миску, — с некоторым усилием произнесла Стеша.
Он принял миску и взял ложку, попробовал ароматную еду, но никак не смог разобрать, действительно ли пшенка несолена или посолена в меру.
— Вкусно, — сказал он и передал миску Антону, только сейчас почувствовав, что она огненно-горяча. — С утра двинем в заказник. Так, Стеша?
— Не на ночь же глядя… — кивнула жена инспектора.
В серых клубах дыма над поляной вновь оранжевой лампой вспыхнули косые закатные лучи солнца.
— Идет… Идет кто-то… — Федор вскочил, вглядываясь в неверный пестрый свет меж дальних стволов. Он уж хотел пойти навстречу, но, увидев груженую лошадь, остановился, подумав недоброе.
Стеша была бы рада встать, заметив мужа, да вдруг поняла — не сможет, ноги не удержат.
— Гришуня! — крикнул Антон и побежал.
За ним сорвался Федор. Он увидел позади кряжистого парня и мужичонка, ведущего на поводу навьюченную пегую лошадь, инспектора, Семена Васильевича.
Димитр ПЕЕВ
СЕДЬМАЯ ЧАША[6]
Рисунки В. ЛУКЬЯНЦА
КРУГ ЗАМЫКАЕТСЯ
1
Этот пункт спортлото ничем не отличался от всех подобных мест: обшарпанный стол в чернильных пятнах, старые газеты, торчащие из грязных чернильниц ручки столетней давности, снимки футболистов на стенах. Подполковник Геренский сначала рассмотрел все это через окно и лишь потом толкнул дверь. Он купил билет и поинтересовался у заведующего, скоро ли тираж. Дамян Жилков отвечал с такой грубостью и досадой, что даже ко всему привыкший Геренский изумился. Он зачеркнул шесть номеров и бросил билет в желтый ящик. Потом, взглянув на свои часы, Геренский как бы в раздумье спросил: