Теперь мальчик быстро проходил мимо, а Патраш уныло смотрел на закрытую дверь. Алоиза в это время вязала что-нибудь, сидя на скамеечке у очага, и из глаз у неё капали слёзы. Баас Когес, ворочавший кули с мукой на мельнице, упрямо бормотал себе под нос:
– Так-то лучше. Парнишка – нищий, и голова у него набита дурацкими бреднями. Ещё наживёшь себе беды с ним.
А маленькая сосновая дощечка всё-таки висела над очагом в кухне, под часами с кукушкой, и мальчику порой казалось несправедливым, что его подарок приняли, а самого его и знать не хотят.
Нелло молча сносил обиду: он не привык жаловаться. Старый Жан Даас не раз говорил ему: «Мы бедняки, а у бедняков нет выбора». Мальчик почтительно слушал дедушку, но в душе у него теплилась надежда, что «бедняк тоже иногда делает выбор – он может прославиться, и тогда на него не будут смотреть свысока». И он простодушно верил в это.
Однажды Алоиза, случайно встретив его в поле у канала, горько плача, сказала, что завтра, в день её рождения, как всегда, соберутся на гумне дети из деревни, но в этом году её родители первый раз в жизни не велели приглашать его на этот праздник.
Нелло поцеловал её и уверенно ответил:
– Не всегда так будет, Алоиза. Когда-нибудь моя сосновая дощечка, которая висит у вас на камине, будет цениться на вес серебра и твой отец не захлопнет передо мной дверь. Только люби меня, милая Алоиза, люби меня, и я буду знаменитым художником.
– А если я не буду любить? – шутливо сказала девочка сквозь слёзы.
Нелло посмотрел на озарённый заходящим солнцем сверкающий шпиль собора. На лице мальчика была улыбка такая восторженная и в то же время такая печальная, что Алоиза испугалась.
– Всё равно я буду художником, – чуть слышно сказал он. – Буду знаменитым или умру, Алоиза.
Он шёл домой по меже в высокой колосившейся пшенице и видел в своих мечтах счастливый день, когда он вернётся в деревушку и родные Алоизы не прогонят его, а встретят с почётом. Соберётся народ, чтобы поглазеть на него, и крестьяне будут шептать друг Другу на ухо:
«Видите? Вот прославленный художник, его имя известно всему миру. А ведь это наш маленький Нелло. Когда-то он был бедняком и только благодаря своей собаке зарабатывал на кусок хлеба».
Нелло представил себе, как он нарядит дедушку в красный бархатный кафтан с меховой опушкой и нарисует его таким, как старик на картине Рубенса. Он закажет золотой ошейник для Патраша и, став рядом с собакой, скажет собравшимся людям: «Когда-то это был мой единственный друг!»
Потом он построит огромный мраморный дворец с прекрасным садом, обращенным в ту сторону, где возвышается шпиль собора. Сам он не станет жить в этом дворце, а поселит там бедных и одиноких юношей, которые стремятся к великим делам, и, если они будут прославлять его за это, он им скажет:
«Благодарите не меня, а Рубенса. Кем бы я был, если бы не он?»
Нелло шёл по полю, погружённый в эти прекрасные, наивные, несбыточные мечтания, полный благоговения перед великим художником, и был счастлив. Он был счастлив даже в тот печальный для него день рождения Алоизы, когда одиноко возвращался с Патрашем в маленький тёмный домишко, где не было на обед ничего, кроме ржаного хлеба. А в это время деревенские ребятишки пели и смеялись, ели большие круглые пироги и имбирные пряники, плясали при свете звёзд на гумне за мельницей под звуки скрипки и флейты.
– Не горюй, Патраш, – говорил Нелло, обнимая собаку за шею, когда они сидели вдвоём на пороге мазанки, и ночной ветер доносил к ним с мельницы весёлый смех. – Не горюй, когда-нибудь всё переменится.
Он верил в будущее. А Патраш, более опытный и рассудительный, думал, что сытный ужин на мельнице лучше, чем мечты о молоке и мёде в каком-то призрачном «когда-нибудь».