Дэви Шапкин пьет кофе, развалившись в кресле. Долгий сон слегка округлил его лицо. Обугленной спичкой Дэви попеременно ковыряет — то в зубах, то в ухе. Коленька Хохлов, глядя на приятеля, смеется и говорит:
— От великого до смешного — один шаг.
— Заявляю повторно, — отвечает Дэви, — смеется тот, кто хорошо смеется. Шапкин теперь — председатель Бобруйска. Лично мы будем беспощадны… Что? Танго? Я тебе сейчас сыграю чего-нибудь такого, что ты будешь смеяться, как хороший утопленник.
Дэви Шапкин садится к роялю. Раскачиваясь всем телом так, что огромная папаха, которая никогда не снимается с головы, грозит отлететь в сторону, он играет «Интернационал». Потом, повернувшись на крутящемся табурете, Шапкин грустными глазами обводит комнату и произносит задумчиво:
— Между прочим, рояль, кажется, придется реквизнуть.
8
Уже вливались атамановцы конной ватагой в снежные таганрогские улицы. Кубанки и папахи заломлены на затылок; на плечах рогожи, стеганые одеяла, гардины; в руках — нагайки, за голенищем — кухонные ножи. Лица малиновы от мороза, брань крепка и замысловата.
На стенах, на заборах ошеломленного пулеметным дождем городка появились воззвания и декреты:
Товарищи, граждане и вольное казачество!
Моей новой победой я вышиб кресло из-под задницы Колчака! Отныне в городе и его окрестностях мною устанавливается временный революционный порядок, основанный на всеобщем и безусловном доверии ко мне и моим мероприятиям лично. Граждане, товарищи п вольные казаки призываются к спокойствию, революционной выдержке п вере в светлое будущее народов!
Красный атаман Грач.