«Если мы с мисс Трубоди выберемся отсюда живыми, — подумал Аллейн, — провалиться мне на этом месте, коли мы не разопьем бутылку шипучки за мой счет».
Необыкновенно приободрившись от этой мысли, он завел беседу о поэзии и эзотерических сочинениях, с упоминанием Рабиндраната Тагора и индийских «Мантр», «Аманги Ранги» и заповедной Каббалы. Баради слушал с благосклонным вниманием, но у Аллейна было ощущение, что он тычет рукой в исключительно упругий матрац. Уязвимое место никак не обнаруживалось, хуже того, собеседник начал проявлять признаки сдержанного нетерпения. Очевидно, шампанское было предложено на посошок, и теперь Баради ждал, когда Аллейн уйдет. Однако должна ведь найтись брешь в этой броне, и Аллейн, с зубовным скрежетом вспомнив об ухаживаниях Баради за Агатой, пустился в пылкие разглагольствования о средневековых мистериях и культе Озириса. Нечто отдаленно напоминавшее живой отклик наконец мелькнуло на лице Баради, внимавшего откровениям Аллейна. Складки кожи, идущие от ноздрей к уголкам рта, обозначились резче, что сделало доктора похожим на изображение сластолюбивого Карла II в восточном и более упитанном варианте. Он подошел к бюро Верни-Мартена, отпер его и выложил перед Аллейном книгу в серой шелковой обложке с рисунком, в котором были использованы фиолетовый, зеленый и кричаще-розовый цвета.
— Редкое и раннее издание, — сказал Баради. — Обложка исполнена Карбэри Глендом. Полюбуйтесь!
Аллейн открыл книгу. На титульном листе значилось: «Мемуары Донатьена Альфонса Франсуа, маркиза де Сада».
— Подарок от мистера Оберона, — заметил Баради.
Аллейн понял, что дальнейшие поиски ахиллесовой пяты доктора Баради излишни.
С того момента, как Аллейн поставил пустой бокал на стол в китайской комнате, его визит в замок Серебряной Козы превратился в тайную битву между ним и доктором, исход которой должен был решить, уйдет Аллейн или останется. Сам он был твердо намерен удерживать позиции, покуда мало-мальски позволяют приличия. Баради явно хотел отделаться от него, но по каким-то неведомым Аллейну причинам избегал обнаружить свое желание даже намеком. Аллейн чувствовал, что в целях безопасности ему ни в коем случае нельзя выпасть из образа пылкого неофита культа Детей Солнца. Только таким образом ему удастся не вызвать у Баради подозрений в иных, более реальных интересах. И он продолжал нести околесицу, вытягивая из памяти все, что когда-либо слыхал об эзотерических хитростях. Баради сказал, что ждет звонка. Аллейн заговорил о телепатии. Баради заметил, что Трой наверняка не терпится услышать о состоянии мисс Трубоди. Аллейн осведомился, не станет ли для мисс Трубоди огромным благом, если все они изгонят тревогу из своих сердец. Баради упомянул об обеде. Аллейн пустился в рассуждения о позе лотоса. Баради заявил, что не может позволить себе далее злоупотреблять временем гостя, в ответ Аллейн изрек, что время в общепризнанном его значении не существует. Последняя стычка, во время которой предложение выяснить, не пришла ли за Аллейном машина, было отбито с помощью розенкрейцеров и пылающего креста гностиков, закончилась тем, что Баради пожелал взглянуть еще разок на мисс Трубоди и доложить о ее состоянии мистеру Оберону. Его не будет некоторое время, сказал он, и он просит Аллейна не чувствовать себя обязанным дожидаться его возвращения. В этот момент появился слуга-египтянин и позвал хозяина к телефону. Баради не преминул заметить, что машина Аллейна несомненно придет прежде, чем он вернется. Выразив сожаление о том, что уроки медитации мистера Оберона еще не закончились и прерывать их нельзя, он предложил Аллейну подождать машину в холле или библиотеке. Аллейн сказал, что предпочел бы не двигаться с места, дабы повнимательнее изучить де Сада. Толстые щеки доктора посерели. С налетом раздражения Баради согласился и вышел в сопровождении слуги.
Они повернули направо и пошли по коридору, ведущему в холл. Аллейн услышал, как звякнули колечки, на которых висела занавеска из лайковой кожи, отделявшая холл от коридора. Он уже сидел на корточках перед бюро Верни-Мартена.
В своем отделе Аллейн славился тем, что мог обыскать помещение с необыкновенной быстротой и столь же поразительной аккуратностью. Вряд ли он когда-либо действовал проворнее, чем сейчас. Баради оставил нижний ящик бюро открытым.
В ящике лежало с полдюжины книг, возможно, менее известных, чем сочинения де Сада, но зато еще более скандальных, и все они значились в списке запрещенной литературы Скотленд-ярда. Аллейн перебрал их по одной и сложил на место.
Следующий ящик был заперт на замок, который легко поддался отмычке, позаимствованной Аллейном в свое время у домушника-виртуоза. На этот раз добычей стали три папки с деловыми бумагами и две записные книжки. Записи в первой папке были сделаны странной вязью, которую Аллейн принял за арабское письмо, однако попадались и собственные имена, написанные латинскими буквами. Огромные суммы денег, проставленные в различных валютах: долларах, франках, фунтах и лирах, были педантично распределены по разным графам. Аллейн быстро листал страницы, фиксируя глазами их содержание и напряженно прислушиваясь к тишине в коридоре.
Между первой и второй папкой лежал альбом в четверть листа в фиолетовой кожаной обложке с замысловатым тиснением. От рисунка рябило в глазах, но Аллейн все-таки узнал пентаграмму, подсвечник, крылатых змей, быков и перевернутый крест. Все это венчал обоюдоострый меч с вздымавшимся над ним пламенем, очертаниями напоминавшем воздетую руку. Альбом был перехвачен застежкой и заперт на замочек, отпереть который не составило труда.
Под обложкой находился один-единственный листок пергамента, украшенный затейливым орнаментом и магическими символами. Аллейн принялся читать:
Аллейн кратко и энергично выругался, запер альбом и принялся за вторую папку. На ней стояла надпись «Химическая компания Приморских Альп», и содержала она имена, даты и цифры, видимо, обозначавшие доходы и расходы. Аллейн насторожился. Компания, похоже, получала астрономические прибыли. Чуткие тонкие пальцы Аллейна в ровном темпе перелистывали одну страницу за другой.
Вдруг они резко замерли. Внизу одной из страниц, исписанной неразборчивым почерком, красовалась скромная, но четко и не без изящества исполненная подпись — П. Е. Гарбель.
Зазвенели колечки в коридоре. Аллейн запер ящик, и вернувшийся Баради застал гостя увлеченно склонившимся над де Садом.
4
Баради привел с собой Карбэри Гленда. Аллейн без труда догадался зачем. Гленда представили. Он торопливо сунул Аллейну свою влажную дрожащую руку и тут же запрятался в дальний темный угол, откуда, пощипывая бородку, исподтишка поглядывал на гостя, разрываясь между любопытством и неприязнью к новому знакомому, заставшему его в столь плачевном состоянии.
Баради непринужденно заявил, что Аллейну, который так высоко оценил обложку сочинения де Сада, наверняка будет приятно познакомиться с известным художником. Аллейн отвечал с энтузиазмом, стараясь, однако, выглядеть не более чем любителем. Как бы он хотел узнать поподробнее о живописной технике, сказал он. Фраза годилась на любой случай. С одной стороны, она вполне подходила мужу Трой, кем бы он ни был по профессии, а с другой — в ней не было и намека на попытку что-либо утаить, и, если Гленд знает о том, что Аллейн — детектив, у него не найдется ни малейшего повода упрекнуть гостя в обмане. Аллейн сильно сомневался в том, что Гленд уважил просьбу Трой. Наоборот, он наверняка сообщил, что в замок приходила Агата Трой, известная художница, автор «Мальчика с воздушным змеем», принадлежавшего мистеру Оберону. И что же случилось потом? Либо Гленд рассказал также, что муж художницы — офицер Скотленд-ярда, и тогда им позарез необходимо выяснить, насколько случайно оказался в замке такой гость. Либо Гленд не смог сказать ничего определенного об Аллейне, в таком случае им оставалось лишь гадать, действительно ли их визитер такой придурок, каким пытается выглядеть. Существовал и третий вариант развития событий, но Аллейн не мог пока просчитать его до конца, вариант, связанный с личностью П. Е. Гарбеля, в незапятнанности которой теперь появились сомнения.