Булару случалось иногда опрашивать свидетелей какой-нибудь уличной драмы, и, бывало, он встречал людей, не знавших даже собственного имени. Такие говорили: «Здесь меня кличут Комаром, а как мое имя, я знать не знаю». Но Ванго не был бродягой, он проучился в семинарии кармелитов целых четыре года!
Булар пытался вытянуть из его товарищей хоть что-нибудь — место рождения, имя какого-нибудь родственника, адрес родителей, словом, любую информацию, чтобы установить происхождение Ванго. Он спрашивал, чем тот интересовался, где проводил каникулы, не навещали ли его, не получал ли он писем…
Никаких сведений. Ничего.
Абсолютно ничего.
— Вы что — смеетесь надо мной, господин каноник?
Булар сидел в кабинете директора семинарии, каноника Бастида, который только что ответил на те же вопросы, испуганно тараща глаза и комкая рукав своей сутаны.
— Ничего, — повторил он в сотый раз, вызвав ярость Булара.
— Нет, вы надо мной просто издеваетесь! Попробуйте сказать, что не знаете год его рождения!
На сей раз лицо Бастида прояснилось.
— Ах, да… год рождения… Тут я смогу вам помочь.
Обрадованный лейтенант Авиньон, стоявший за спиной Булара, немедленно вытащил свой блокнотик.
— Около 1915 года, — сообщил каноник. — Или скорее 1916-й.
Булар стиснул зубы.
— А, может быть, 1914-й, — робко добавил Бастид.
Огюстен Авиньон записал все три даты в блокнот.
— Почти так же точно, как год рождения Авраама[25], — бросил комиссар.
— На самом деле, — объяснил каноник, — я подозреваю, что Ванго прибавил себе несколько лет, чтобы поскорее стать священником. Он выглядел совсем мальчиком. Но в Риме для него сделали исключение. Уж и не знаю, как он этого добился. Правда, он говорил по-итальянски и у него были влиятельные знакомые.
Влиятельные знакомые! Но проблема состояла именно в том, что никаких таких знакомых комиссар у Ванго не обнаружил.
Однако каноник произнес одно знаменательное слово — паранойя, которой страдал Ванго.
— Паранойя?
— Да, — ответил каноник. — Это был болезненный мальчик. К несчастью, его виновность не вызывает сомнений: имя Ванго написано в тетради на столе жертвы.
Булару хватало его школьных знаний латыни, чтобы перевести слова