Пусть думают, что Комов испугался за жизнь своей секретарши и пожертвовал своими драгоценными деньгами.
А его глупая подружка покорно притащила деньги.
Говоря все это, босс уже довольно посмеивался, предвкушая, видимо, скорую и лёгкую победу и беззаботное существование нашей фирмы с дармовыми скрепками и бумагой в течение ближайшего полугодия. Меня же глодали какие-то смутные сомнения, которые я никак не могла ухватить за кончик, чтобы вытащить на свет божий, рассмотреть и понять, что они конкретно собой представляют.
Скорее это были даже не сомнения, а дурные предчувствия. Но, послушав бодрые заверения Родиона, я решила, что это всего лишь мои вечные страхи перед неизвестностью. И теперь сидела на заднем сиденье, дрожа от волнения, и мужественно улыбалась. Охранники о наших с боссом планах ничего не знали и были уверены, что в сумке лежат настоящие деньги.
— Не страшно? — хмуро спросил меня Володя, поправляя пистолет под плащом.
— А чего бояться с такими орлами? — рассмеялась я. — Вы ведь меня в обиду не дадите?
— Ты, главное, не суетись там, г посоветовал Костя. — А то знаю я эту братию — чуть что, сразу пику в бок. Или свинцовую примочку на затылок.
— Ты сильно не гони, Костыль, — буркнул Володя. — Времени ещё полно, успеем.
Костя послушно сбросил газ, и машина едва поплелась вдоль бульвара мимо сменяющих друг друга Парковых улиц. Час «пик» был в самом разгаре. Уже совсем стемнело, на столбах загорелись неоновые лампы, движение было плотным, но нам, в первом ряду, почти никто не мешал, кроме редких троллейбусов и автобусов.
— Слушай, Вовчик, а ты уверен, что это не блатные? — нервно спросил Костя.
— Что я, блатных по голосу не различу, что ли? — насупился тот. — Ясно, не блатные. Блатные по фене базарят, у них уже акцент на этом деле — не выкорчуешь. Да с ними я и связываться бы не стал — на хрена мне эта крутизна?
Потом всю жизнь от них бегай.
— Да, — поддержал Костя, — у них порядки крутые. Я один раз видел живого вора в законе. Издалека, правда, дружбан в кабаке показывал. Вот это чувак так чувак, что ты! Только глянет, а к нему уже бегут, что-то несут, выслушивают, кивают, только что задницу не лижут. Бабок там — не мерено.
— Вот и я про то же, — тоскливо вздохнул Володя. — Если они за что берутся, то лучше на пути не оказываться — себе дороже обойдётся. Я вот, дурак, в своё время в тюрягу не сел, когда возможность была, а теперь у этого козла работаю. А ведь мог бы сейчас бригадиром быть, крутые бабки зашибать, бляха муха. — Он с горечью сплюнул себе под ноги и полез за сигаретами.
— А почему не сел-то? — изумился Костя. — Ты че, шизанутый был?
— Да не говори, — охранник тяжко вздохнул. — Молодой ещё совсем был, ума не хватало. Это теперь прозрел, когда уж поздно, а тогда боялся. Идиот! И родичи ещё тоже: не садись, тюрьма испортит, отмажем… Отмазали на свою голову. Сейчас бы в шелках ходили, за границей лечились, горя не знали…
— Да, не повезло тебе, Вовчик, — сочувственно проговорил Костя и уважительно посмотрел на мощную фигуру товарища. — С твоими габаритами ты бы точно в люди выбился, королём бы ходил. Сейчас бы уже казино держал или бордельчик…
— Не трави душу, братан, самому тошно…
Так, ведя столь незамысловатую, но весьма содержательную беседу, в которую я предпочла не вмешиваться, мы почти добрались до пересечения со Щёлковским шоссе. Отсюда до автовокзала было меньше километра. До встречи оставалось ещё пятнадцать минут. Впереди, метрах в пятидесяти, у светофора шумел нескончаемый поток мигающих фарами и сигналящих автомашин. Костя пристроился у самой кромки за переполненным троллейбусом и заглушил мотор.
— Все, теперь стоять будем, — сказал он. — Здесь вечно пробки в это время.
— А не опоздаем? — с тревогой спросила я, разглядывая остановившиеся рядом машины.