Вот именно так она и сказала: «оформишь наши отношения» — строго и формально. Многие люди любят использовать эвфемизмы, заменяя ими нормальные слова. Им кажется, что если не называть вещи своими именами, то они становятся как-то благороднее.
Например, рейхсфюрер СС Гиммлер ужасно не любил писать в приказах: уничтожить всех евреев в таком-то гетто. Нет, это звучит некрасиво и даже пугающе. Гораздо приличнее написать в приказе: такого-то числа приступить к окончательному решению еврейского вопроса с гетто города N… Вроде бы то же самое, но выглядит куда как пристойнее.
Так же выразилась и Ленка Полосина. И за ней повторил сам Вадим. Он не сказал Марине — своей зкене и матери своего ребенка, что собирается бросить их на произвол судьбы, подло предать. Нет, он сказал культурно и вежливо:
— Мариночка, нам с Леной нужно оформить наши отношения.
Коротко и ясно. Марина осталась одна с Артемкой в своей двухкомнатной квартирке на краю города, в доме, выходящем окнами на заросшие бурьяном поля пригородного совхоза. В квартирке, все стены которой были завешаны акварельными картинками: парусники, расправив белоснежные паруса, рвались вперед по морской шири, и грустными глазами смотрели самые разные клоуны — то веселящиеся из последних сил, то посуровевшие, с плотно сжатыми губами…
Так что никуда Артемка этим летом не поедет — пусть так и напишет в своем школьном сочинении. Будет сидеть в городе с мамой, которой в этом году летний отпуск не светит. А ездить за город по выходным — это да, это то, «что в любых испытаниях У нас никому не отнять» — как пелось в старой советской песне…
Уложив Артемку в тот вечер спать, Марина еще некоторое время стирала и развешивала белье в тесной прихожей, где под потолком были натянуты веревки, потом попыталась смотреть телевизор, но почти сразу выключила. По одним каналам показывали политические новости, которые никого не касаются, кроме самих политиков и членов их семей, а по другим — бесчисленные сериалы про милицию.
Посмотрев один из них в течение десяти минут, Марина щелкнула пультом и вспомнила президента Ельцина, который однажды после прослушивания доклада вдруг взял да и брякнул перед телекамерами премьер-министру: «Не надо етого. Потому что не правда ето»…
Некоторое время посидела на диване, думая о том, почему зрители так любят эти сериалы. Неужели не понимают, что не правда? Понимают, конечно. Но понимать не хотят — вот в чем дело. Люди хотят думать, что где-то, пусть далеко, пусть не рядом с тобой, но есть милиция, у которой все в порядке, где служат сильные и умные люди, способные защитить тебя в нужную минуту. Потому что страшно жить без этого.
А если задуматься, то ради чего сама Марина после двух лет работы в школе вдруг взяла да и пошла служить в милицию? Разве не для того, чтобы защищать людей? Разве не потому, что надоело быть сторонним наблюдателем того, как рушатся детские судьбы? За два года в школе так надоело смотреть на несправедливости и безобразия, творящиеся с детьми! Смотреть и в бессилии понимать — ты ничего сделать не можешь. Не способна помочь.
Потому она и пошла в Инспекцию по делам несовершеннолетних, что хотела непосредственно влиять, непосредственно помогать кому-то, пресекать что-то.
Служить добру, карать зло. Словом, чтобы не быть бессильной созерцательницей.
— Ты что, такая благородная? — спросила у Марины ее подруга, после того как услышала все эти аргументы. — Ты и вправду об этом думаешь?
В ее тоне Марина услышала совсем другой вопрос: ты что, совсем дура? Вроде бы времена идеалистов и борцов за счастье людей давно прошли…
Да нет, тут дело не в благородстве. Люди все разные. Марина иной раз с горечью констатировала, что принадлежит к тем, кому противно бездействовать.