И хватит морочить мне голову. Можешь жить здесь.
– Один?
– Заведи себе какую-нибудь бабенку. Будешь ей пускать пыль в глаза своей тачкой и своим независимым характером. Только не влюбляйся, а то она быстро поймет, что ты обычная тряпка.
Марфута размахнулся, но Юля ожидала подобной реакции, и ее колено врезалось любовнику в пах. Парень подпрыгнул на месте и с воем упал на колени.
– Дешевка! – презрительно прошептала девушка, схватила чемодан и направилась к выходу.
Никогда еще Марфута не испытывал такой горечи и обиды. Он катался по полу и рыдал. Он любил ее и ненавидел, он готов был ее убить и простил бы, если бы она вернулась. Впервые за всю жизнь он почувствовал себя сильным и нужным, но его тут же окунули мордой в дерьмо и показали, где место таким, как он.
Самодовольный придурок! Он крыл матом и кусал одеяло, свесившееся с кровати.
Марфута возненавидел весь мир! А что ему оставалось еще делать?
Зарецкий снял перчатки и сорвал повязку с лица. Кошман похлопал коллегу по плечу:
– Ты превзошел самого себя, Борис.
Наташа промокнула салфеткой капельки пота со лба своего кумира.
– Я ни на секунду не сомневалась в успехе, дорогой. Это настоящий фурор.
– Не уверен, что я вдохнул жизнь в своего сына, но то, что сам потерял несколько лет, не сомневаюсь. О результатах говорить слишком рано. Они могут быть непредсказуемыми.
– Тебе не идет роль скептика, Борис Михалыч, – улыбнулся Кошман. – Мы присутствовали при историческом моменте. Наука поднялась на десяток ступеней.
Нам не нужны лавры. За свою практику ты сделал не одно гениальное открытие. То, что сделано сегодня, можно приравнять к подвигу.
Кошман повернулся к Наташе.
– Ты ничего не упустила?
– Нет. Все комментарии в процессе работы записаны на магнитофон. Три полные катушки. Теперь надо садиться, по свежим следам расшифровывать записи, делать обоснования и дополнять комментарии и пояснения. Работа серьезная, кропотливая и обширная.