– Видишь ли ты то же, что и я?
У меня перехватило дыхание, и я подтвердил это кивком головы, а центурион продолжил шепотом:
– Я же говорил, что он – Сын Божий!
Затем, обретя спокойствие и перестав дрожать, он провел рукой по лицу.
– Никогда не видел подобного колдовства! – добавил он – Лучше, чтобы до поступления новых указаний никто больше об этом не знал!
Итак, мы решили воспользоваться тем, что нам не удалось заставить легионеров войти в гробницу: с момента исчезновения своих товарищей, они постоянно испытывали чувство страха.
Ни Аденабар ни я даже не пытались найти объяснения тому, как тело человека могло выбраться из отвердевшей плащаницы, не раскрывая ее; она была буквально склеена миром и алоэ, и если бы кто-то попытался ее развернуть, обязательно остался бы какой-то след. Никакая, даже самая искусная рука, не смогла бы вернуть все складки на место, сохранив при этом очертания тела.
Смирившись с этой мыслью, я почувствовал, что страх покинул мое сердце и ощутил глубокое чувство умиротворения. Однако я никак не мог понять, почему при виде свершившегося чуда наш страх растаял вместо того, чтобы удесятериться! Тем не менее мы покинули гробницу с миром в душе и совершенно спокойно объявили солдатам, что тела там больше нет.
Ни у кого из них не возникло желание лично убедиться в этом. Некоторые из них, вспомнив о чести легиона, стали суетливо указывать нам на зияющие входы других гробниц, высеченных в тех же скалах. В этом месте землетрясение оказалось чрезвычайно сильным, что ничуть меня не удивило. Солдаты предложили достать из более ранней могилы лежавшее там тело и положить его на место исчезнувшего царя иудеев, однако я запретил им даже думать об этом.
Мы все еще решали, что нам следует предпринять, когда увидели, как из кустов боярышника выбрались два легионера и стали с опаской приближаться к нам, Аденабар признал в них двоих из дезертировавших солдат; в ярости