Майор: - Дневальный!
Сидельников вбегает в каптерку:
- - Дежурный по роте свя...
Майор: - Ты чё, из учебки что ль?
Сидельников: - Так точно.
Майор: - Принеси хлеба. И пожрать че-нить.
Улица, обшарпанная стена здания, окно. Сидельников стучит в окно. Никто не отвечает. Он стучит еще. В окне загорается свет, одергивается занавеска. Внутри видно большую плиту, котлы - это столовая.
Женщина в белом халате: - Чего тебе?
Сидельников: - А дайте пожалуйста хлеба. Мне в отпуск надо, а меня командир не отпускает, говорит - "пока не проставишься, никуда не поедешь". Дайте, пожалуйста, буханку, а я вам потом заплачу, у меня отпускные будут...
Где-то стреляют, далеко на станции трогается поезд.
Женщина: - Господи, и кто ж вас только присылает сюда таких. Мальчишки ж еще совсем...
Она повторяет:
- Еще совсем мальчишки.
Она уходит вглубь столовой, приносит буханку хлеба и тарелку с котлетами.
Женщина: - На вот. Отдай своему командиру. Пускай он тебя домой отправит.
Она закрывает окно.
Сидельников: - Спасибо.
В казарме. Сидельников моет пол. В каптерке пьют офицеры. Раздается выстрел.
Арзуманян: - Почему нам не дали додавить это оборзевшее село? А? Еланский? Кто нас подставил? А? Мы же их загнали в горы уже, один рывок остался, один бросок - и вдруг отход! Почему? Почему? Нам до школы оставалось двести метров, заняли бы школу и всё, село наше! Бредовая страна, бредовая война. Кто продал эту войну, кто платит за неё нашими жизнями, а? У меня тридцать двухсотых, понимаешь, Еланский, тридцать! Три машины сгорели! Я сейчас за людьми еду, наберу новых молокососов и опять их в бойню! Они же не хрена не умеют, пиздишь их пиздишь, а они только подыхают пачками. Кто за это отвечать должен, а?
Сидельников с ведром переходит к двери каптерки.
Арзуманян, увидев его: - Эй, боец! Поди-ка сюда.
Сидельников входит в каптерку и останавливается в дверях. Рукава у него закатаны, в руке тряпка.
За столом сидят майор Еланский и Арзуманян, на столе водка, открытые консервы, котлеты в тарелке.
Еланский сидит, откинувшись в кресле и смотрит в потолок. На коленях у него стоит автомат. Еланский медленно оттягивает затвор и стреляет вверх. Потолок уже весь пробит, понятно, что туда выпущено уже несколько магазинов, майор стреляет так не первый день.
Арзуманян: - Че вы, суки, дохнете, а? Чему вас в учебках учат? Вот тебя чему учили? Тебя стрелять учили или нет?
Сидельников: - Учили.
Арзуманян: - Учили, бля... И сколько раз ты стрелял?
Сидельников: - Два.
Арзуманян: - Два. Суки.
Он разливает водку по стаканам, майор стреляет, штукатурка сыплется прямо в разлитую водку.
Арзуманян: - Ну, не чокаясь.
Они выпивают.
Арзуманян наливает Сидельникову: - На выпей.
Сидельников выпивает
Арзуманян: - Пойдешь ко мне в танкисты? А? Пошли, завтра полетишь со мной в Шали. Полетишь, а? Там из тебя сделают запеканку. И из меня. Еланский, отдай мне его.
Еланский исподлобья тяжело смотрит на Сидельникова. Он уже плохо соображает. Ничего не отвечая, он задирает голову вверх и снова стреляет.
Арзуманян вдруг как-то сразу сникает. Пружина в нем расслабляется, он размякает в кресле.
- Иди на хрен отсюда, - машет он рукой. - Все равно в танк не влезешь, слишком длинный.
Сидельников выходит и пока его не остановили, уходит из казармы совсем.
Сидельников сидит на крыльце. Где-то далеко в степи работает КПВТ. Стрекочут цикады. Над крыльцом - открытое окно каптерки. Там Арзуманян ревет "По полю танки грохотали", у него красивый сильный голос, но он не поет, а воет:
Болванка вдарила по танку
Погиб гвардейский экипаж.
Четыре трупа возле танка... (блядь, сука, блядская война)
Дополнят праздничный пейзаж.
Еланский стреляет.
На взлетке разгоняются два штурмовика и уходят на Чечню.
ЗТМ.