Тогда они встречались, рассказывали друг другу про тяжёлую жизнь, взаимно признавались, что завидуют, хотя, наверное, по делу каждый считал выбранный путь правильным. Пару раз были моменты, когда деньги и связи Николая могли решить кой какие серьёзные вопросы. Сейчас ситуация поменялась и Николай завидовал всем, разве что исключая покалеченных войной ветеранов, собирающих милостыню под свои подшитые конечности. Пару раз он читал статейки про их немереные заработки, но поменяться с ними местами не был готов даже сейчас. Появление Василия, человека, который не изменил выбранной и любимой профессии, остался верен делу, несмотря на все ускорения, перестройки и бури периода первоначального накопления капитала, а самое главное, нашедшего себя в жизни, не особенно поступив принципами, было чем-то сродни иголочке, которой кто-то с садистским наслаждением ковырял в ранке самоуничижения. Как всегда в тяжёлый период казалось, что альтернативный путь был бы проще и лучше. Впрочем, размышлять было некогда. Надо было поддерживать беседу, затискиваться в лифт и поднимать дочку до нужной кнопочки на панели.
С Василием, бывшим подводником и человеком размером с телефонную будку эпохи развитого социализма, было почему - то поспокойнее. Поэтому опасные метры от лифта до квартиры удалось преодолеть без особого напряга. Но и на этот раз Николая никто не ждал.
— Ну, раздевайся и на кухню. Ты всё расскажешь, а я приготовлю чего-нибудь - направил гостя Николай, одновременно стаскивая с ребёнка комбинезон и угощая конфетой, которую предусмотрительно положил около плюшевого львёнка.
— Погладь львёночка - он хороший, он конфетку тебе принёс. Дочка от избытка чувств поцеловала львенка в стоически безразличную морду, уже изрядно запачканную шоколадными следами былых благодарностей.
Расправившись с ребенком, Николай пошёл на кухню, к не дочищенной картошке, которая валялась в раковине и полдня ждала своего часа. И таки этот час настал.
Василий начал быстро доставать из сумок свои нехитрые сибирские дары - кедровые орешки, водку местного разлива и рыбу омуль, которая почему-то раньше водилась исключительно в озере Байкал, а теперь свободно лежала в каждом московском магазине, отличаясь от старого вкусом, размером и ценой. К большому удивлению хозяина гость достал и большую бутылку Мартини.
— Это что, уже в Улан Удэ стали делать - с зарождающейся надеждой спросил Николай. Если у Васьки есть деньги на хорошие напитки, значит есть шанс получить чего-нибудь из старых вложений. Сейчас это совсем не лишне. Хорошо бы долларов сто, или двести - размечтался он.
— Или грант получил на палеолит- продолжал он с интересом глядя на ветчину и прочие продукты, возникающие из объёмистых пакетов.
— Угу, дождешься этих грантов. Скорее сдохнешь. Кого на Западе интересует палеолит в Сибири. Два-три нищих института, которые сами побираются, как умеют.
— А как же ЦРУ или какое-нибудь РУМО - они что, уже не хотят скакать по ЗАБВО под видом учёных. Раньше вроде они это страсть как любили.
— Так то раньше. Сейчас мы никому не интересны. Даже китайцам. И вообще, ЗАБВО сейчас вроде как объединили с Сибирским, теперь это такой монстр, не только секреты, армию свободно потерять можно.
Николай вспомнил степь, её бесконечность, однообразие холмов и синие яркие звезды, которые никогда не увидишь в Москве. Он вдруг почувствовал то ощущение одиночества на этой гигантской равнине, протянувшейся от лесов Приамурья до Дона и Волги, которое охватывает тебя ночью, когда все спят и только костер пытается гореть. А чему гореть в степи, кроме досок из - под ящика с тушёнкой или патронами.