Здесь тоже был вход. Лаз, точнее. Еще одна — теперь уж одностворчатая хлипкая калитка, без претензий на большее. И тоже распахнута настежь. А за
калиткой… За калиткой тянулась стежка следов. Такие же следы сбегались к узкому выходу от ближайших домов. Или все моостовцы гуськом и совсем
недавно уходили из родной деревни, или… Или сюда кто-то пришел!
Человек, до сих пор прятавшийся по ту сторону частокола, распрямился, поднялся в полный рост, шагнул в открытую калитку. Скуластое лицо, злые
глазки-семечки, черные брови, редкие усики… Он был в теплом тулупе поверх кожаного панциря. В железном шишаке с меховой оторочкой. С луком в
руках. С натянутым луком. С мощным степным луком, от которого нет спасения.
Глава 8
— Пся… — изумленно выдохнул добжинец.
— Стоять, — тихо, сквозь зубы приказал Бурцев. — И молчать! Никому не дергаться!
Он лихорадочно прикидывал, кого из них выцеливает сейчас лучник и будет ли незнакомец в самом деле стрелять. Ядвига и Сыма Цзян послушно
натянули поводья, остановили коней, замерли. Освальд все же потянулся за мечом. Вот тут-то все и произошло.
Боковым зрением Бурцев уловил движение. Из дверных проемов низеньких домишек выскакивали воины в теплых стеганых штанах и плотных боевых
халатах, в доспехах буйволовой кожи, в островерхих колпаках, с саблями на боку, с луками за спиной, с веревками в руках. Посыпался снег с
ближайших крыш — там, как оказалось, тоже таились люди. Всего в засаде сидело человек десять. Все пешие. На конях, пожалуй, можно было бы уйти,
если б не…
Мелькнули в воздухе змеящиеся арканы. Петля из жесткого конского волоса захлестнула плечи и руки. Бурцев инстинктивно попытался сбросить
веревку, да куда там! Сильный рывок… Он увидел собственные ноги, нелепо дрыгнувшие над конским крупом. Затем последовало неловкое болезненное
падение. Грохнулся б об землю — расшибся бы, на фиг, но снег несколько смягчил удар.
— Алга! Тизрек!— орал лучник в шишаке из стали и меха. Вот кто здесь главный…
Тетиву стрелок так и не спустил. Спрятав оружие в наспинный чехол, он бежал к пленникам сам и подгонял своих воинов, вязнувших в снегу. Что ж,
могло быть и хуже. Услышав знакомую речь, Бурцев перевел дыхание. Теперь-то точно ошибки быть не могло. Наши… татары то есть. Но все равно свои,
родимые. Что они здесь делают — сейчас не важно, главное…
— Не сопротивляться! — громко крикнул Бур. цев. По-польски — лишь бы рычащий от ярости Ос-вальд понял. — Это не немцы!
Напрасно надрывал глотку. Сопротивление в их положении — нереально. Нападавшие повыдергивали арканами из седел всех четверых. В веревочной петле
сейчас дергался, бился и сыпал проклятьями только Освальд. Ядвига — та больше визжала от страха. Сыма Цзян вообще не шевелился. Лежал молча,
неподвижно. Шапка сползла до самого подбородка, и о происходящем китаец мог только догадываться. Если, конечно, старик вообще не потерял
сознание от неожиданного падения. А похоже на то… Но Вейко? Где Вейко-то?! Опа-на! Да вот же он. Стоит себе как ни в чем не бывало, лыбится
хмуро, недобро. И ведь ни один татарин эстонского лыжника не трогает. Так он что же, с ними заодно? Специально навел за засаду? Ну парень, ну,
мать твою, Иван туды ж, растуды ж Сусанин…
Полонян вязали ловко и умело. Быстро, со знанием дела каждому впихнули в рот по вонючему кляпу. С Ядвигой, правда, вышел прокол. Недооценили
степняки прыть этой легницко-кульмской девчонки. Улучив момент, полячка ловко взбрыкнула ногами — свалила степняка с веревкой, извернулась
змеей, выскользнула из ослабшей петли, вскочила… Предводитель кочевников заступил было путь, да куда там! В лучших традициях американского
футбола девица протаранила татарина, отбросила в снег.