У Скарпы результаты были не лучше: все, с кем он говорил, уверенно заявляли, что видят это лицо впервые в жизни.
Было решено, что назавтра они продолжат ездить по адресам и постараются навестить всех оставшихся. Брунетти также попросил Галло составить второй список, включив туда женщин легкого поведения, которые болтаются на дорогах возле заводов и на виа Капуччина. Вероятность того, что какая‑нибудь из них могла приметить и запомнить убитого, хоть и маленькая, но была.
Взбираясь вверх по лестнице к себе домой, Брунетти вдруг размечтался: как будто бы пока его не было, в его доме произошли волшебные метаморфозы. Эльфы принесли кондиционер, установили новый душ с двадцатью головками, какие показывают в рекламе и в американских сериалах. И вот он приходит и лезет под этот душ, и из двадцати леек на него брызжут прохладные ароматные струйки. Потом он заворачивается в необъятное пушистое полотенце и идет в бар, садится возле бассейна, и негр в белом смокинге предлагает ему коктейль со льдом в высоком бокале, и сверху плавает цветок гибискус. Затем, утолив непосредственные нужды его тела, эльфы подсовывают ему двоих послушных, воспитанных детей и преданную жену, которая сообщает, что убийство уже раскрыто, он совершенно свободен, и назавтра они вчетвером уезжают в отпуск.
В действительности, как обычно, все вышло немного по‑другому. Семья на балконе наслаждалась первыми минутами вечерней прохлады Кьяра, оторвавшись от книги, сказала: «Чао, папа». Едва ее чмокнули в подставленный подбородок, она снова погрузилась в чтение. Раффи листал свежий номер «Дженте Уомо». Он тоже поздоровался с отцом и вернулся к созерцанию новой коллекции модного белья. Паола поднялась, обняла его и поцеловала в губы.
– Пойди прими душ, Гвидо, а я пока приготовлю тебе что‑нибудь выпить.
Где‑то за стеной у соседей зазвенел телефон, Раффи перевернул страницу, Брунетти потянул за узел галстука.
– И не забудь бросить туда гибискус, – сказал он и пошел в ванную.
Через двадцать минут он уже сидел на балконе, в слаксах и льняной рубашке, задрав босые ступни на перила, и рассказывал Паоле о том, как прошел день. Дети уже успели куда‑то подеваться – не иначе как отправились совершенствоваться в послушании и воспитанности.
– Так ты говоришь – Сантомауро? Джанкарло Сантомауро? – заинтересовалась Паола.
– Он самый.
– Какая прелесть! – воскликнула она. – Жаль, что я когда‑то обещала тебе хранить твои секреты, а не то я бы уж отвела душу.
– Ведь ты не проболтаешься, правда? – спросил он, хоть и знал, что зря.
Паола уже приготовилась съязвить в ответ, но вдруг наклонилась к нему, положив руку ему на колено:
– Нет, Гвидо, я никому никогда не пробалтывалась и никогда не проболтаюсь.
– Извини, глупый вопрос. – Он смущенно уткнулся в свой кампари с содовой.
– А ты знаешь его жену? – спросила она, возвращаясь к теме.
– Мы, кажется, встречались на каком‑то концерте пару лет тому назад, но сейчас я бы вряд ли узнал ее, если бы встретил. А что в ней такого особенного?
Отпив глоток, Паола поставила бокал на перила. Детям за это всегда от нее попадало.
– Понимаешь ли, – задумчиво начала она, придумывая, вероятно, как бы похлеще закончить, – будь я синьором Сантомауро и мне предложили бы на выбор мою высокую тощую стильную жену с прической а‑ля Маргарет Тэтчер и с таким же характером и какого‑нибудь мальчика – все равно какого: худого, толстого, с характером, без характера, – то я бы определенно предпочла бы мальчика.
– А ты откуда ее знаешь? – Что до предпочтений Брунетти, то он всегда предпочитал суть фигурам речи.
– Мы сталкивались несколько раз в магазине у Бибы.