В пять утра во вторник детективы Хэл Уиллис и Артур Браун в тишине дежурной комнаты выпили по две чашки кофе, оделись потеплее и отправились в арктическую тундру Гровер-парка наблюдать за третьей скамейкой. Большинство парковых аллей тянутся с юга на север и, стало быть, имеют два выхода, поэтому детективы опасались заблудиться. Но, взглянув на карту, висевшую на стенде, поняли, что у этой аллеи только один выход – она петляла от Клинтон-авеню по всему парку и заканчивалась у оркестровой раковины около пруда. Детективы спрятались за валуном под голыми вязами и начали наблюдение. Холод был жуткий. Вначале Хейз должен был поставить банку, но тогда бы он засветился. Поэтому Бернс предложил отправить детективов в парк раньше условленного времени. Сыщики махали руками, словно ветряные мельницы, топали ногами, терли щеки и носы. В эти ранние предрассветные часы можно было обморозиться. Сыщики впервые в жизни так страшно мерзли.
Коттону Хейзу тоже было холодно, хотя и не так, как его коллегам, когда в девять утра он появился на парковой аллее. Пока он дошел до скамейки, ему встретились двое: старик в черном пальто, шагавший к газетному киоску на Гровер-авеню, и девица в норковой шубке поверх длинного нейлонового халата, выгуливавшая белого пуделя в красном вязаном комбинезончике. Когда Хейз с банкой поравнялся с ней, она одарила его ослепительной улыбкой.
Возле третьей скамейки не было ни души.
Хейз быстро огляделся и покосился на многоэтажки на Гровер-авеню. Утреннее морозное солнце сияло в тысяче окон. За любым из них мог притаиться кто-то с биноклем – парк был весь как на ладони. Хейз сначала поставил банку на один край скамейки, потом передвинул на другой, но подумал и поставил ровно посередине. Он еще раз огляделся и зашагал обратно в участок, чувствуя себя последним идиотом. В следственном отделе Берт Клинг беседовал по рации с Хэлом Уиллисом, сидевшим в засаде.
– Как дела? – спросил Клинг.
– Мерзнем, – простонал Уиллис.
– Кто-нибудь появился?
– Какой дурак попрется на улицу в такую холодину?
– Не переживай, – сказал Клинг. – Шеф вроде бы собирается послать вас на Ямайку.
– В день святого никогда, – фыркнул Уиллис. – Держи карман!
В отделе стало тихо. Хейз и Клинг ждали новостей. Наконец из черного ящичка послышался голос Уиллиса:
– Подошел мальчишка, остановился у скамейки, посмотрел на жестянку... Пошел дальше. Жестянку не взял.
– Продолжайте наблюдение, – сказал Клинг.
– А что нам еще остается делать? – удивился Браун. – Мы примерзли к этому чертову камню!
* * *
В парке стали появляться люди.
Они выходили из домов, прослушав прогноз погоды по радио и телевидению и глянув на термометр за окном. Сильный ветер и мороз заставили их пренебречь модой и одеться кто во что горазд: мужчины надевали наушники и теплые кашне, женщины напяливали по нескольку свитеров, меховые ботики, обматывали головы шерстяными шарфами. Люди рысью пробегали по парку, не обращая ни малейшего внимания на банку. В городе, и без того холодном и равнодушном, люди еще больше уходили в себя. Они молча бежали по своим делам. Какие уж тут разговоры! Открыть рот означало потерять частицу драгоценного тепла. Что толку выражать сочувствие ближнему – словами не утихомирить беснующийся ветер, который срывал с прохожих головные уборы и норовил сбить их с ног. Нет, в этот мартовский день всем было не до разговоров!
Уиллис и Браун в полном молчании наблюдали за скамейкой.
* * *
Маляры веселились.
– Ну как, устроили засаду? – спросил один.
– А зачем вам портативный передатчик? – поинтересовался другой.
– Что, банк будут грабить?
– Потому и слушаете эту штуковину?
– Отвалите, – любезно отозвался Клинг.
Взгромоздившись на стремянки, маляры мазали стены светло-зеленой краской.
– Помню, красили мы как-то контору окружного прокурора, – сообщил один.