- Ты отлично знаешь, не строй из себя дурака. Твое открытие - во всяком случае, его принцип - украдено…
- Что еще скажешь? - Бауманн искренне забавлялся.
- Если не все, то, насколько мне известно, его основная часть. А мне, естественно, известно, ведь это моя идея. Память у меня дай бог всякому!
Бауманн затянулся, выпустил дым, пепел посыпался на пиджак, и он, медленно стряхнув его, сказал:
- Ты удивительнейшее существо. Сначала берешься, потом бросаешь, потом снова хватаешься, морочишь голову… Не обижайся, но в этом весь ты. По крайней мере насколько я тебя знаю.
- Копайся в моей душе, если ты так хочешь. - Голиан уже жалел, что зашел к старику. «Этот выкрутится из любого положения, - подумал он, - ничего не отрицает, а сам идет в атаку, жалит. Как всегда, жалит. Скорпион», - повторял он про себя и вслух продолжал: - Рассчитываешь, что попал в струю и выплыл на поверхность, что мне это никогда не удастся. Это все сентиментальные разговорчики, будто не хочешь бездельничать, быть лишним. Я ведь тоже не вчера родился, мы друг друга хорошо знаем! Тебе нужно только одно - гро #769; #769;ши!
- Отнюдь! Ты ошибаешься, - Бауманн не повысил голоса, он продолжал говорить спокойно, словно пытался убедить малое дитя: - Можешь жаловаться. Скажи Саге или кому хочешь, что я вор и мошенник. Вот телефон, изволь.
Он снова затянулся. У него были очень короткие морщинистые пальцы. Голиан посмотрел на его руки, затем перевел взгляд на приветливые, спокойные глаза и, не сказав больше ни слова, направился к дверям. Уже открывая их, он услышал:
- Будь любезен, извинись перед Стегликом, если ты ему случайно нагрубил. Стеглик очень ранимый паренек.
- Никому я не грубил, - отрезал Голиан, - а если он это утверждает, то лжет.
- Очень рад. Он мне ничего не говорил, - и ласково добавил: - Тебе надо проветриться, Дежо.
Но за Голианом уже захлопнулись свежеокрашенные двери. На стене висел график выполнения плана. Бауманн ухмыльнулся, с минуту курил и поглядывал, как за окном вихрится пыль, потом снял трубку зазвонившего телефона и сказал: «Все в порядке, иду».
Он притушил сигарету, порылся в бумагах на столе, нашел то, что искал, и вышел. Обычно Бауманн запирал двери своего кабинета. На сей раз он этого не сделал.
Неизвестный лениво брел по городу. Внимательно изучал витрины, в эспрессо выпил кофе, с иронической улыбкой постоял возле старого автомобиля. Потом на глаза ему попалась надпись: «Гигиенический душ». Зашел и долго там плескался.
Он вспоминал Прагу: вчера в это время он еще ходил по Петршинам, в полдень читал в смиховском садике газету, загорал, всячески тянул время. И сейчас старается протянуть его до трех, до четырех, быть может, до вечера. Душ освежил его, томительной ночи в дороге словно не бывало. Лицо стало гладким, он выглядел отдохнувшим. «Побриться можно и завтра, - решил он. - Дома, конечно…» Человек старался отогнать мысли о доме.
29343 - повторял он номер из телефонной книги. Сам не зная, для чего это делает. По привычке? От скуки? От одиночества? Времени для себя всегда не хватало, постоянные дела и заботы, а тут вдруг - нечем заняться. Даже женщины не интересовали его: все казались похожими друг на друга - туфли на босу ногу, дешевые духи, жухлые овощи в потертых хозяйственных сумках.
Одиннадцать пятьдесят - сонный полдень. Автобус отправлялся в одиннадцать пятьдесят семь. На конечной остановке человек с плащом выходил один - кроме него, в автобусе уже никого не осталось.
Каменная стена, сверху колючая проволока, за ней светлое здание с большими окнами, слева ворота и проходная, лозунги, выцветшие плакаты. Возле закрытой палатки с вывеской «Закуски» несколько зеленых скамеек.
Он сел. Палило солнце.