Скрипнула дверь, показался горбатый нос Романа Ойры-Ойры.
- Эва! Скучно у вас! Пошли ко мне, кино смотреть будем, музыку танцевать! Деньги ваши - веселье наше!
- Гуляй, Ромочка, - махнул рукой Корнеев. - У нас денег нет.
- "Смоковница" есть, в хорошем качестве, - зазывно улыбнулся Роман. - Полная версия, такая только в Москве и у меня.
- Денег нет, извини, - повторил Корнеев.
- Скучные вы люди, - сказал Ойра-Ойра и исчез.
- Балабол, - сказал Саша.
- Балабол-то он балабол, а свою тридцатку в день имеет, - процедил Корнеев.
Саша поморщился. Коммерческие таланты Ойры-Ойры были скромными, но существенно превышали приваловские. В частности, Ойра-Ойра, пользуясь происхождением, выбил из Камноедова музыкальную льготу.
С современной музыкой Модест Матвеевич боролся не только административными мерами, но и магически. После скандала с Саваофом Бааловичем Одиным, который опознал в композиции группы "Иси-Диси" песнопения вавилонских жрецов-кастратов, любая музыка, написанная буржуазными композиторами после 1896 года, была заклята Камноедовым лично. Всякие "моден-токинги", "битлы" и прочая буржуазная нечисть при попытке её послушать в стенах института превращалась в марш Мендельсона. Когда появились видаки, Камноедов наложил на видео особенно хитрое заклятье, в результате которого все сисястые тёлки на экране визуально старели на шестьдесят лет, а драки, погони и перестрелки заменялись панорамами посадок брюквы в Сумской области. Однако хитрый Ойра-Ойра однажды заявился к Камноедову с требованием разрешить прослушивание музыки в его лаборатории, с тем обоснованием, что он-де, как выяснилось, цыган, а цыган без музыки не может. На рычание Камноедова он предъявил чрезавычайно красивую бумагу от Всесоюзного общества "Романипэ", а также передал на словах, что создание трудностей национальным меньшинствам может обойтись Камноедову дорого. По каковому вопросу посоветовал обратиться в отдел Предсказаний и Пророчеств. Модест Матвеевич тут же и позвонил в отдел, выслушал ответ, после чего выматерился - чего никогда в жизни не делал - и выписал Роману особое разрешение. Роман тут же переоборудовал лабораторию в дискотеку и видеосалон. Вход стоил полтинник, просмотр - от рубля до трёх, в зависимости от категории киноленты. В последнее время Саша всё чаще ловил себя на мысли, что трёшка - не такие уж и деньги. От падения его удерживал только стыд перед Корнеевым.
- Ну и правильно, - оценил Корнеев его мысли. - Чего на мандень пялиться. Давай бля ещё спиритуса. Наебениться хочу.
- У меня больше нет, - виновато сказал Саша, показывая на колбу.
- Есть, - сказал Корнеев, жадно глядя на сейф. - Наливай.
- А закусывать чем будем? Я этот твой форшмак жрать не могу. Мне здоровье дороже.
- Как ты сказал? Форшмак не будешь? Ты чё, антисемит? - вдруг прищурился Корнеев.
- Да ты что мелешь? - не понял Саша. - Я чё, Выбегалло?
- Не шуткуй на эти темы, - неожиданно серьёзно сказал Витька. - Никогда больше не шуткуй. Запомни мои слова.
- Не понял, - сказал Привалов.
- Кто не понял, тот поймёт, - загадочно заметил Витька. - О! - вдруг сказал он, прищурившись и пялясь куда-то в стенку. - Сгоняй в буфет, там бутеры с сыром привезли. Сыр вроде съедобный. Только надо быстро. Одна нога здесь, другая там.
Привалов привычно встал и внезапно сел. Ему пришла в голову мысль, которая не посещала его ни разу за тридцать лет. Мысль была простая, но довольно неприятная.
- Слушай, - сказал он, садясь, - а ты сам сходить не можешь? Тебе же как два пальца об асфальт. Трансгрессировался, и все дела.
- Да там очередь, - с неохотой сказал Витька.
- Дубля пошли! - попробовал нажать Привалов.
- Какой дубль? Ты давай топай-топай! - насел Корнеев. - Там сейчас всё разберут.
Привалов почувствовал что-то вроде лёгкой паники. Какая-то часть его и в самом деле безумно боялась, что бутерброды с сыром вот-вот кончатся, и готова была бежать за ними впереди паровоза. Но была и другая часть - которая наблюдала за первой с недоумением... и стыдом.
- Так-так-так, - сказал он, устраиваясь на вводилке поудобнее. - И давно это вы со мной сотворили?
Корнеев отвёл глаза.
- Это не я, - неуклюже соврал он.
- Колись, - сказал Привалов.
Витька неуверенно улыбнулся.
- Ну, - заговорил он каким-то ненатурально-небрежным голосом, - не то чтобы совсем не я... Мы все. Вместе. Володя Почкин, Эдик, Роман... ну и я немножко. Колданули, в смысле. В порядке вписки в коллектив. Не, ну а чо? Побегал немножко за бутербродами. Делов-то.
- Получается, я за бутербродами для вас тридцать лет бегал, - Привалов медленно выдохнул, стараясь держать себя в руках.
- Ну извини. Случайно получилось. Мы так, пошутили. Наложили заклятьице. А потом как-то, знаешь, замылилось. Ты же не замечал.
- Замылилось. На тридцать лет, - с горечью повторил Саша.
- Ну чего ты нюни-то развёл? Да мы все друг над другом подшучиваем. Знаешь, как Почкин сотворил дубль Ойры-Ойры и послал его к Камноедову ругаться? Это целая история была... - он набрал воздуха, явно намереваясь съехать с темы.
- Ты мне зубы не заговаривай, - сказал Привалов, борясь с нарастающим желанием бежать за бутербродами. - Ты с меня эту гадость убери. Сейчас же.
- Не могу, - Витька очень натурально развёл руками. - Киврин вот мог бы. Но его с нами больше нет. Да сгоняй ты за бутерами, тебе же легче станет!
Привалов стиснул зубы, стараясь не поддаваться. Получалось плохо.
- Я ваще не понимаю, чего ты нахуй разнылся, - продолжал разоряться Витька. Было видно, что он уже пьяноват: глазки замаслились, речь ускорилась. - Какие на хуй обиды в коллективе? Среди друзей не щёлкай клювом!
- Таких друзей - за хуй да в музей, - выразил Саша своё отношение.
- Ну и мудак. Короче, ты идёшь или чего? Если нет, налей так. Будем без закуси глушить. По твоей блядь милости. Жопу ему от вводилки оторвать сложно.
- Нет, Виктор, - сказал Привалов. - Я тебе, пожалуй, больше не налью. Я вообще не уверен, что тебе наливать буду.
Витька посмотрел на него с нехорошей, тяжёлой серьёзностью. Привалов с опозданием сообразил, что его друга, во-первых, уже хорошо повело от спирта, а во-вторых, тот этого ещё сам не понял. В такие моменты Витька обычно бывал особенно неприятен.
- Ты о себе чего возомнил, падаль? - сказал Корнеев голосом почти трезвым. - Ты мне, сучёныш мелкий, не нальёшь? Мне? Да я тут один, кто тебя вообще за человека держит. А ты не человек, ты говно ёбаное! Выебок пиздогубый, бля, мамин хуишко, cсыкло ты дрисное. Ссышь, что залупу тебе в ротяру напихают. Запомни, дрочила нищая: пидор - это твой ебаный дед, а хуесос - твой папа. А мамаша твоя, Санёк - ебаная проблядь, которую стерилизовать надо...