Ф р е н к. Гм... Что же, по-твоему, радиоактивность– это какая-то болезнь атомных ядер?
С т е п а н ы ч е в. Именно! Именно, Черная Магия! И вы не лечите эту болезнь, даже наоборот: заражаете радиоактивностью все новые и новые атомы. Сколько было естественно радиоактивных веществ, а?
Ф р е н к. Десятка полтора, не больше.
С т е п а н ы ч е в. А сейчас?
Ф р е н к. Сейчас... сейчас любое вещество можно сделать Радиоактивным. Техника простая.
С т е п а н ы ч е в. А обратно перевести вещество из Радиоактивного состояния в спокойное вы можете?
Ф р е н к. Нет. Это атомы пусть сами – когда распадутся.
С т е п а н ы ч е в. Вот то-то и оно! Выходит, вы изучаете но «жизнь» ядер, а их «смерть» – распад и деление. Хороши были бы медики, если бы они изучали только, как умирают пациенты!
Ф р е н к
М а к а р о в. Возможно. А если нет? Понимаете, что может значить, если американцы сейчас развивают такую работу?
Ш а р д е ц к и й. Все может значить, тоже верно... И такие работы может вести именно Голдвин с сотрудниками. С применением нейтрино.
М а к а р о в. Одним словом, Иван Иванович, требуется ваше мнение по существу дела. Допускаете ли вы, что американцы ведут работу по управлению стабильностью ядер и что они заподозрили аспиранта Степанычева в шпионаже?
Ш а р д е ц к и й. Э-э, Олег Викторович, вы требуете от меня слишком многого. Я – специалист, эксперт. Знаете, как в судопроизводстве: эксперт не уличает убийцу а лишь устанавливает причину смерти. Остальное – дело следователей и суда... Могу высказать лишь мнение учено го, не более. Мнение это такое (переходит на профессорский тон): наличие в природе процесса стабилизации атомных ядер в принципе не противоречит нашим знаниям о ядре – но и только. Сам этот процесс мы не знаем, не наблюдали, сведений о нем в мировой литературе пет. Чтобы перейти к практическим исследованиям по управлению стабильностью ядер, надо иметь на руках либо экспериментальное открытие самого процесса, либо теорию строения материи, на порядок более глубокую, чем нынешняя. А лучше бы – и то, и другое вместе. Могу сказать, какая требуется теория. Она должна, например, объяснить, почему элементарные частицы имеют именно такие, а не иные значения масс и электрических зарядов. Должна предсказать, какой именно атом радиоактивного веществу и в какое именно время распадается... Понимаете? Такой теории нет. И открытия тоже нет.
М а к а р о в. А если американцы утаили его?
Ш а р д е ц к и й. Гм... Олег Викторович, мы опять уклоняемся в детективную сторону. Повторяю, я не знаю такого открытия. Если они его сделали, то и мы сделаем. Сейчас ядро исследуют десятки тысяч физиков, и на долю фатального случая остается очень немного – открытия предрешаются всем ходом развития науки... Короче говоря, Олег Викторович: министерство желает запланировать нам такую работу?
М а к а р о в. Да как вам сказать...
Ш а р д е ц к и й. Что ж – мы можем заняться этой проблемой в плане исследования возможности, без гарантированного выхода в практику. Работа будет стоить... да, пожалуй, миллионов пятьдесят. С меньшими деньгами за это дело не стоит и браться. Согласны?
М а к а р о в. Ну... о чем вы говорите, Иван Иванович! Кто ж это вам даст пятьдесят миллионов на исследование возможности! А если это (показывает на бумаги) все-таки недоразумение – и у вас ничего не выйдет? Спросят: куда смотрели, на что деньги тратили? С меня спросят, не с вас.