За ним цепь гор, но не выше той, на которойрасположена обсерватория.Слева иближе к авансцене угол дома с каменной верандой над обрывом.Полное отсутствие растительности.Со времени первогодействия прошлотри недели.Верховцевв кресле на колесах: еговозит взади впередАнна.Житовсидит устены-греетсяна солнце.Все одеты по-весеннему, кромеЖитова, который в одном пиджаке.
Житов.(сидит) . А то дали бы мне, Анна Сергеевна, я бы повозил.
Анна. Нет, уж сидите, никого не люблю утруждать. Тебе хорошо, Валя?
Верховцев. Хорошо, только за каким чертом вертимся мы здесь, как крысы в крысоловке. Поставь меня рядом с Житовым, я тоже хочу запастись энергией от солнца. Так, хорошо. Приятно!
Анна. Отчего вы не работаете, Житов?
Житов. Погода такая. Я как взыграет весеннее солнце, так уж не могу в комнатах сидеть. Вот погреюсь, погреюсь, да и…
Верховцев Житов, а вы не турок?
Житов. Нет.
Верховцев . А как вам бы шло: сесть этак да на пупок смотреть, или как там…
Житов. Нет, я не турок.
Верховцев. А я вас понимаю: приятно на солнышке. Жалко Николу: ему этого удовольствия не получить. Я знаю эту Штернбергскую тюрьму: в нее не только солнце не заглядывает, в ней и неба-то не видно. Я в ней только месяц просидел, так и то в какой-то сплошной компресс превратился от сырости. Мерзость!
Анна. Хорошо, что хоть жив. Я была убеждена, что его расстреляли.
Верховцев. Погоди, за этим еще дело не станет. Нужно бы разбудить Маруську, узнать все поскорее.
Житов. Она поздно приехала.
Верховцев. Слыхал. Весь дом пением разбудила. Я даже удивился, кто может петь в этом мавзолее. Подумал, уж не Поллак ли новую звезду открыл.
Житов. Раз поет, значит, все хорошо.
Анна. Я не понимаю этого: петь, когда все спят.
Инна Александровна(показывается на веранде) . А Лунц не приходил?
Анна. Нет.
Инна Александровна Господи, что же это! Его Сергей Николаевич спрашивает, – ну что я скажу? Разбрелись все, как овцы, один Поллак работает. А Марусечка-то вчера – запела! Как я услышала – дух захватило… Ну, думаю…
Верховцев Разбудите-ка ее, теща.
Инна Александровна Ни-ни. И не думай. Пусть хоть до вечера спит.
Верховцев Ну, Шмидта этого.
Инна Александровна И Шмидта не стану будить. Человек с дороги, такую радость привез, а я ему поспать не дам! Вот вы этого Лунца пришлите, когда вернется.(Идет и у двери останавливается.) Солнышко-то греет, Василий Васильевич! Как у нас. Я нынче утром в ящик земли насыпала да редиску посеяла. Пусть растет, кое-кому пригодится!(Уходит.)
Верховцев Энергичная старушка. Редиска, хм!
Пауза.
Анна. Вы думаете о чем-нибудь, Житов, когда вот так уставитесь?
Житов. Нет. Зачем думать? Я так смотрю.
Верховцев. Врете вы. Как можно не думать, – ну, если не думаете, так вспоминаете что-нибудь.
Житов. У меня воспоминаний не бывает. А впрочем… хорошо в Нью-Йорке было: жил я в гостинице на самой шумной ихней улице, и балкон у меня был…
Верховцев Ну?
Житов. Так вот: хорошо очень было. Сидишь и смотришь: как это они там ходят, ездят. Воздушная дорога. Интересно.
Анна. У американцев высокая культура.
Житов. Нет, я не об этом. А так, интересно очень.
Пауза.
А правда, где Лунц?
Анна. Вчера еще с вечера с Трейчем ушел в горы.
Верховцев На исследования?
Житов. Исследования?
Верховцев. Трейч всегда что-нибудь исследует. Он уже, наверное, исследовал ваш храм Урании и решил, что он может быть превосходным складом для оружия. Теперь он исследует горы: вероятно, ищет места для оружейного завода.
Анна. Трейч – фантазер.
Верховцев. Ну, не совсем. В его фантазиях есть странная черта.
При всем иногда явном безумии они как-то осуществляются.
Вообще любопытный малый. Говорит немного, а пропагандировать никто так не умеет, как он.