Здравствуй, моя милая, — продолжала жестокосердная Дерош, обращаясь к вошедшей высокой и красивой девушке, которая без сомнения пришла, в поисках клиента, — а тебе, девочка, я скажу до свидания… Итак, завтра тебя ждут деньги или тюрьма.
— Хорошо, мадам, — произнесла Жюстина сквозь слезы, — сходите к Дюбуру. Я вернусь к нему, потому что вы дали слово, что он не причинит мне зла; да, я вернусь, этого требует мое несчастье, но помните, мадам, сгибаясь под ударом судьбы, я буду иметь хотя бы право всю свою жизнь презирать вас.
— Наглая тварь, — сказала Дерош и прибавила, закрывая за ней дверь; — ты добьешься того, что я больше не буду вмешиваться в твои личные дела. Но я не для тебя делаю это, таким образом мне наплевать на твои чувства. Прощай.
Нет нужды описывать ночь, полную отчаяния, которую провела Жюстина. Искренне преданная принципам религии, целомудрия и добродетели, которые она, как говорят, впитала с молоком матери, Жюстина ни на мгновение не допускала мысли отказаться от них без жесточайших душевных страданий. Осаждаемая самыми печальными мыслями, в тысячный раз перебирая в голове, впрочем, безуспешно, все возможные способы выбраться из затруднений, не запятнав себя пороком, она нашла один единственный — поскорее убежать от мадам Дерош, и именно в эту минуту хозяйка постучала в дверь..
— Спускайся вниз, Жюстина, — поспешно сказала она, — ты будешь ужинать с одной из моих подруг и заодно поздравь меня с удачей: господин Дюбур, которому я пообещала твое послушание, согласен принять тебя.
— Но, мадам…
— Перестань разыгрывать из себя ребенка, шоколад готов, следуй за мной.
Жюстина спустилась вниз. Недаром говорят, что неосторожность — спутница несчастья, но Жюстина внимала только своим невзгодам. Кроме Дерош и Жюстины за столом сидела очень красивая женщина лет двадцати восьми. Женщина блестящего ума и очень развращенного нрава, настолько же богатая, насколько любезная, столь же ловкая, сколько очаровательная, она, как мы скоро увидим, станет тем средством, которое с наибольшим успехом употребит Дюбур для того, чтобы завершить обращение нашей милой героини.
— Какая прелестная девочка, — начала мадам Дельмонс, — и я искренне поздравляю того, кому выпадет счастье обладать ею.
— Вы очень любезны, мадам, — печально отозвалась Жюстина.
— Будет вам, радость моя, не стоит так краснеть; целомудрие — это детская причуда, от которой следует отказаться при достижении возраста разума.
— О, я умоляю вас, мадам, — вступила в разговор Дерош, — немного вразумить эту девочку. Она считает себя погибшей оттого, что я оказала ей услугу и нашла для нее мужчину.
— Боже мой, какая чепуха! — воскликнула мадам Дельмонс. — Да вы должны быть бесконечно признательны этой женщине, Жюстина, и считать ее своей благодетельницей. Мне кажется, милая моя, у вас превратное представление о скромности, коль скоро вы считаете, что юной девушке недостает этого качества, если она отдается тем, кто ее хочет. Воздержание в женщине — это никому не нужная добродетель, и никогда не вздумайте хвастать тем, что вы придерживаетесь ее. Когда в вашем сердце вспыхнут страсти, вы поймете, что такой образ жизни для нас невозможен. Как можно требовать, чтобы женщина, изначально слабое существо, противилась соблазнам наслаждения, постоянно осаждающим ее? Как можно ее осуждать за то, что она не устояла, когда все, что ее окружает, маскирует цветами пропасть и манит в нее? Не обманывайтесь, Жюстина: от нас требуют не добродетели, но только ее маски, стало быть, необходимо научиться притворству.